Марк Далет - Орбинавты

— А во что верят индейцы? — Мануэлю стало любопытно.

— Индейцы? — переспросил Эсковедо. — Так это же мы называем их индейцами. А на самом деле это разные народы, и веры у них тоже разные. В последний раз, когда я был в деревне, Майрени отвел меня к их знахарю. Юноша худо-бедно переводил, и мне удалось хоть что-то разузнать об этих людях. Знахарь — кстати, он у них считается одновременно и чем-то вроде священника — рассказал, что здесь есть несколько крупных островов, причем Эспаньола не самый большой из них. Они населены народом таино. Свой язык они именуют таино или аравака. Кроме того, есть множество мелких островов, и на них проживают люди другого народа, называющие себя в одних местах карибами [56] Отсюда название Карибского моря. , в других — канибами [57] От этого слова произошло понятие «каннибалы». . Карибы отнюдь не обладают таким же кротким и дружелюбным нравом, которым так удивили нас таино . Они чрезвычайно воинственны и, как утверждает знахарь, приносят пленников в жертву своим кровожадным богам, а сами поедают их плоть! Не знаю, можно ли этому верить…

Мануэль содрогнулся. Поедают человеческую плоть? Невероятно!..

— Что же касается таино , — продолжал дотошный нотариус, — то они поклоняются всевозможным духам, часть которых является их предками, и считают, что те помогают им в различных делах, но могут и наказывать. Т аино считают, что, когда шелестит листва деревьев, это с ними разговаривают духи. Кроме того, они верят, что мир создан высшим божеством по имени Юкаху, которого родила мать вод Атабей. И когда я рассказываю им о Пресвятой Богородице, они не спорят, соглашаются во всем, и возникает впечатление, что слово Божие находит дорогу к их сердцам. Но я подозреваю, что этому впечатлению верить нельзя: они не понимают различия между язычеством и истинной верой и считают, что я просто называю другими именами их божеств. Господи, помилуй меня за такое сравнение!

Нотариус осенил себя крестным знамением.

Мануэль взял со стола один из листов бумаги и увидел список слов: maiz, areito, barbacoa, сапоа, hamaca, iguana, huracdn, piragua [58] Все эти слова вошли в испанский язык, а многие — и в другие европейские языки: маис, барбекю, каноэ, гамак, игуана, ураган, пирога. и так далее.

Напротив некоторых из них фигурировали объяснения на кастильском.

В комнате становилось жарко, и Эсковедо, отирая пот со лба, предложил выйти во двор форта. Там ветерок колыхал листву и цветы, и действительно было немного прохладнее, особенно если спрятаться от палящего солнца в густой тени, которую в изобилии создавала местная растительность.

— Люди начинают роптать из-за того, что они столько месяцев лишены женского общества, — встревоженным голосом заметил Эсковедо, увидев одного из колонистов, который сидел, прислонившись спиной к бревенчатой стене. — Мне кажется, капитан не до конца осознает остроту ситуации.

«Капитаном» колонисты именовали Диего де Арану из Кордовы, которого Кристобаль Колон назначил командовать фортом Ла Навидад в свое отсутствие. Двумя лейтенантами Араны были Эсковедо и еще один королевский чиновник, Педро Гутьеррес.

— Вы имеете в виду угрозы Торпы и его приятелей отправиться на поиски золота? — спросил Мануэль, узнав в сидящем колонисте астурийца Диего де Торпу.

Вокруг Торпы в последнее время сложилась группировка его земляков, которые все чаще выражали недовольство командованием Араны — главным образом из-за того, что он запрещал им отбирать вещи у туземцев. Представители касика Гуаканагарим, правившего весьма крупной областью Мариен, уже жаловались Аране на то, что колонисты берут в их деревнях все, что пожелают. В первое время индейцы охотно отдавали золотые украшения в обмен на любые блестящие безделушки, но теперь колонисты могли прийти в деревню индейцев и, ничего не предлагая взамен, изъять запас муки, гамак или еще что-нибудь, что им приглянулось.

— Золото интересует нас всех, — веско сказал Эсковедо. — Корона ждет от нас, что мы найдем золото. Но искать драгоценный металл следует в земле, а не в деревнях наших друзей-таино. Аастурийцы, которых, кстати, поддержала группа матросов-андалусцев, присматриваются не только к вещам индейцев, но и к их женщинам. Боюсь, все это плохо кончится. Даже таких кротких людей, как подданные Гуаканагари, несправедливостью и жестокостью можно довести до сопротивления.

— Вы сказали «кротких людей», — заметил Мануэль. — Сложность же нашего положения состоит в том, что некоторые из нас не считают язычников людьми.

Он вспомнил такие выражения, как «эти животные», «обезьяны», и другие эпитеты, используемые некоторыми колонистами по отношению к индейцам.

— Да, вы правы, — нахмурился Эсковеда и тревожно покачал головой. — Самих таино они людьми не считают, но женщин таино , не замечая противоречия, тем не менее желают.

Навстречу им шел магистр Хуан, ведя под руку Хуана Морсильо, матроса из Могера. Крики и ругань Морсильо привлекли внимание других колонистов. Многие из них вскоре вышли из своих комнат во двор форта, начав обсуждать случившееся.

— Я же ничего не вижу! — вопил Морсильо. — И руки отнимаются! Да и ноги тоже! Ох, держите меня, доктор, сейчас упаду! Проклятые язычники!

— Сеньор Тальярте! — обратился хирург к одному из наблюдавших эту сцену. — Помогите же мне довести его до лазарета!

Тальярте подскочил и подхватил Морсильо с другой стороны, сделав это вовремя, так как тот действительно начал падать.

Никто не знал, как на самом деле звали этого крупного рыжебородого англичанина и что за причудливые ветры судьбы сделали его членом экспедиции Колона. По-кастильски Тальярте говорил вполне сносно.

— Что это за напасть поразила его, магистр? — громко спросил Эсковедо.

Остальных тоже живо интересовал этот вопрос, о чем свидетельствовали возбужденные голоса. Все прекрасно помнили, какого страху они натерпелись зимой, когда несколько колонистов чуть не отдали Господу душу из-за желтой лихорадки.

— Отравился корнем юкки, — коротко пояснил магистр Хуан, сухощавый пожилой человек, с лица которого никогда не сходило желчное выражение.

— Нельзя добрым христианам есть эту обезьянью пищу! — выкрикивал Морсильо. — Я же теперь ослепну!

— Полагаю, не ослепнешь, — сухо бросил лекарь. — А временные лишение зрения и паралич станут для тебя хорошей наукой. Если уж решил есть то, что едят туземцы, то и готовь ее так же, как они. Где это ты видел, чтобы индейцы просто жевали сырое корневище?

Это заявление, хоть и высказанное весьма неприветливым тоном, вызвало в среде колонистов общий вздох облегчения и смешки — опасность очередного непонятного и зловещего заболевания миновала.