Роберт Хелленга - 16 наслаждений

«Особые дружеские отношения» в основном не одобрялись в монастырях, потому что они мешали главным отношениям – между человеком и Богом, но это правило, похоже, не действовало в Санта-Катерина. По крайней мере я чувствовала, что у меня есть среди монахинь особенные друзья. В первую очередь сестра Джемма, конечно же, которой предстояло принять пожизненный обет в конце месяца, и мадре бадесса. Было трудно не довериться им, трудно не рассказать историю Аретино, историю моего великого путешествия, особенно когда пришла новость об анонимном трастовом фонде на библиотеку, вызвавшая огромную радость. Поскольку мадре бадесса думала, что Аретино был возвращен епископу, я не могла открыть ей ничего другого, не скомпрометировав ее. Она была бы вынуждена рассказать епископу или же врать самой себе. Я не чувствовала, что тайна так уж сильно давила на меня.

Конечно, если вычеркнуть из моей недавней жизни Аретино, оставалось мало, чем можно было бы поделиться с сестрами, не так ли? Ну, был Тони, конечно же. Он вернулся через неделю и собирался отвезти меня в поместье Демидофф до торгов, а после мы собирались на неделю в отпуск в Сардинию. Но и о Тони я не хотела рассказывать монахиням, да и не должна была. Монастырь – место, где не следует говорить о своей жизни. Это часть его raison d'etre.

Сестра Джемма и я вскоре стали так же близки, как были прежде, тогда в декабре, в преддверии Рождества. И поскольку мы готовили ее к пожизненному обету, что-то заставило меня поиграть в возможность по крайней мере подумать о том, что случилось бы, если бы я попросила считать меня послушницей. Санта-Катерина – хорошее место для женщины. Женщина могла чувствовать себя здесь как дома. Здесь предлагали жизнеспособную альтернативу возможности реализоваться в замужестве и семье. Это было место, где ни одной женщине не давали почувствовать, что она не состоялась; это была обитель, сестринская община, которая ежедневно напоминала мне о том, как близка я была со своими сестрами, Мэг и Молли, и с сестрами-попутчицами, такими, как Рут и Иоланда. И это было место, где я могла заниматься любимым делом. Библиотека – особенно библиотека, где полно ранних книг, – нуждалась в присмотре, и не требовалось больших капиталовложений, чтобы оборудовать собственную переплетную мастерскую. Со мной во главе, конечно же. Но когда я открыла свое сердце мадре бадессе, та меня не поддержала, и я знаю, что она была права. Никогда не ощущать солнца над головой? Никогда не ощущать ветра в волосах? Это для меня не жизнь. Я слишком сильно была влюблена. Не в Сандро Постильоне или в Тони (хотя я с нетерпением ждала его приезда), а в сам мир, в реку вещей: с камнями Бадиа; с булыжниками у меня под ногами; с голыми стенами часовни Лодовичи, где когда-то святой Франциск читал наставления птицам и танцевал перед папой римским; с изгибом на мосту Санта-Тринита, с «Давидом» Донателло, чья задняя часть была такая же, как у моей сестры Молли; с красной шапочкой Федериго да Монтефельтро на портрете кисти Пьеро делла Франчески, и с длинной шеей Мадонны Пармиджанино, и с тертым пармезаном, которым приправляют макароны; я даже была влюблена в старика на площади Сайта Кроче, чьи таинственные жесты продолжали ставить меня в тупик. Сестра Джемма попросила меня быть свидетелем на обряде ее пострига, и, конечно же, я согласилась. Церемонию, которая обычно проходила в день Святой Екатерины в конце апреля, перенесли из-за наводнения, так что чувство ожидания, наполнявшее монастырь, было особенно сильным.

Как и сестра Джемма, несколько послушниц были родом из Абруцци, и их родители и родственники приехали в светлых местных костюмах, хотя (к сожалению) и без традиционных волынок, на которых они играют на улицах по всей Италии во время рождественского сезона. Однако большинство людей в церкви были из Северной Италии и могли, если смотреть на них отдельно, вполне сойти за американцев.

После, казалось, долгого ожидания ризничий, одетый в новый стихарь с накидкой из тонкого кружева, зажег свечи. Вскоре вошла толпа монахинь, выстроенная в шеренгу по двое человека, их было почти двести, поскольку они прибыли не только из Флоренции, а из обитателей в Сиене и Лукке. За ними шли пятнадцать послушниц, все в белом, многие из них были одеты в те самые платья, в которых их матери выходили замуж поскольку эти молодые женщины не просто отказывались от всего земного, они предлагали себя в жены небесному жениху, Христу. Монахини разместились на складных стульях по обе стороны главного нефа; послушницы прошли к алтарю, где их встретили отец Франческо и мой старый друг его преосвященство епископ Флоренции, при полных регалиях: митра, риза, епитрахиль, мантия, наперсный крест. Я не могу передать великолепие его одеяния.

Служки подвинули трон епископа на центральную сцену, и месса началась. Это была длинная месса, с большим количеством пения и специальных молитв. Я постаралась поставить себя на место сестры Джеммы. Я могла представить, что чувствует невеста… но не это. Все, что я представила, была паника, и мне казалось, что некоторые послушницы испытывали то же самое. Кое-кто из них тихонько плакал, некоторые рыдали громко, одна, похоже, кусала себе руку, другую приходилось поддерживать соседкам. Но их духовные родители, их мать и отец во Христе – мадре бадесса и епископ, – казалось, не замечали ничего необычного. Они предвидели все.

Послушницы ложатся ничком перед епископом, и их накрывают черным покрывалом с белым вышитым крестом. Одна из матерей, одна из женщин в крестьянских костюмах, упала в обморок; другая истошно закричала; третья бросилась вперед спасать свою дочь, но ее остановили служки.

А потом начал бить монастырский колокол, и покрывало сняли. Послушницы родились заново, и их лица, распухшие от слез, сияли как солнце, когда они повторяли слова обета и епископ давал им новые имена. Одна за другой они склонялись перед своей духовной матерью, мадре бадессой, которая отрезала каждый локон волос устрашающе смотревшимися ножницами. Затем они склонялись перед епископом, который давал им новые одежды и поручал заботам новой владычицы. Та отвела их в отдельную комнату, где им обрили наголо головы, одели в новые рясы и венки из оранжевых цветов. Епископ благословил их, когда они возвратились, и церемония закончилась.

На торжественном ужине после этого сестра Джемма, теперь сестра Амадеус, подала мне мелкую тарелку из китайского фарфора, наполненную конфетти – конфетами, не бумажками – и карточку, на которой было написано:

Невеста Христа

Мама, укажи мне дорогу, защити меня так, чтобы в этот единственный день я предстала пред твоим Иисусом не с пустыми руками.