Андрей Шляхов - Доктор Данилов в дурдоме или Страшная история со счастливым концом

— Наши руки не для скуки, — выдал он, цепляя перфорированный резиновый ремешок с электродом на правую руку пациента.

— Мы сейчас поднимем ножки, станем топать по дорожке, — было сказано при наложении электродов на ноги.

— Лежим, не шевелимся, не мычим, не телимся, — сказал он перед тем, как включить свой аппарат.

Он так и не узнал, насколько близок был к получению «в морду». Сделал свое дело, скатал в рулончик снятую ленту, отсоединил электроды и скрылся за дверью, сказав на прощание:

— Наше дело не тужить, нарисуем – будем жить!

Не иначе как из бывших пациентов. Поступил с обострением шизофрении, подлечился и понял, что не в силах расстаться с таким чудесным учреждением. Понял – и остался в медсестрах, то есть в медбратьях, хотя нет, в трудовой книжке и мужчинам пишут «медсестра». Кто-то говорил об этом, кажется Саркисян… или Эдик… Ладно, проехали, неважно все это.

— Вам придется переодеться, — предупредила Тертычная. — У нас такое правило – все больные ходят в пижамах. И предварительно придется помыться в душе.

— Это обязательно? — мыться что-то не хотелось.

— Да, обязательно, — подтвердила врач. — Саша вас проводит. После душа зайдете в процедурную, там вам сделают укол снотворного – и можете спать. Обходы, что профессорский, что заведующего, у нас проходят поздно, не раньше полудня, так что выспаться вы успеете.

Светлана Викторовна умерла утром во время завтрака. Данилов, обеспокоенный тем, что мать в субботу не отвечает на телефонные звонки, приехал в первом часу и увидел ее лежащей на полу кухни. Поза была неестественной – мать лежала скрючившись и подвернув под себя правую руку. Левую руку она протянула вперед, словно намереваясь схватить кого-то или что-то. Рукав махрового халата задрался, на белом мраморе руки змеились синеватые вены.

Как врач Данилов сразу же понял, что все уже произошло несколько часов назад, но как сын он поверить в это не мог. Перевернул тело матери на спину, стукнул кулаком по грудине (удар иногда помогает «запустить» остановившееся сердце) и начал делать непрямой массаж сердца, чередуя ритмичные надавливания на грудную клетку с искусственным дыханием «рот в рот». Холода материнских губ он не ощущал.

Сколько времени он пытался реанимировать труп и сколько времени рыдал во весь голос, осознав свое бессилие, Данилов не помнил. Помнил только прибежавшую на шум соседку и еще каких-то людей. Люди задавали ему вопросы, он отвечал, но все это было как сон, все это было не с ним, всего этого не должно было быть…

Потом появилась Елена. Ничего не говорила, только сидела рядом и гладила по руке. Данилов хотел сказать ей, что мама на самом деле умерла, что он пытался ее спасти, но не смог выдавить из себя ни слова – только мычание, перемежающееся всхлипами. Но Елена и так все поняла. Еще немного посидела рядом, потом мягко, но настойчиво потянула Данилова прочь из кухни. Данилов подчинился и оказался в своей комнате. Елена уложила его на диван, накрыла пледом и вышла. Данилов послушно закрыл глаза, но заснуть так и не смог. Елена, должно быть, поняла это по его дыханию, потому что через какое-то время вернулась со стаканом в одной руке и двумя таблетками в другой. Вскоре лекарство (снотворное из материнских запасов) подействовало, и Данилов заснул. Он спал до следующего утра, проспал приезд «труповозов» и визит ритуального агента… Всем занималась Елена, которой помогали две близкие подруги Светланы Викторовны и тетя Аня, соседка по лестничной площадке.

Народу на похоронах было немного – человек тридцать, многих из которых Данилов знал только понаслышке. Чувствуя, что сегодняшний день окажется самым тяжелым, он с утра наелся обезболивающего, запил его стаканом водки и оттого держался хорошо – выслушивал соболезнования, стоял рядом с гробом и вообще делал все, что положено в подобных случаях. Время от времени обменивался взглядом с Еленой, один раз подумал: «Интересно, а что испытывает она, хороня, в сущности, совершенно чужого ей человека? Что это – притворство в рамках приличия или простое сочувствие?» Мысль была ненужной и неуместной, поэтому Данилов больше к ней не возвращался.

Когда гроб плавно опустился в свежевырытую могилу, Данилов ничего не почувствовал и очень этому удивился. Чуть позже понял причину – мать осталась там, в Карачарове, на полу кухни, выстланном ее любимой плиткой («Правда, хороший выбор, и симпатично, и совсем не скользко, даже если воду пролить?»). Здесь, в гробу лежала совершенно посторонняя, незнакомая женщина, лишь отдаленно похожая на мать. Да – примерно те же черты лица, но сколько в мире похожих людей!..

Накатило после, дома, на поминках, точнее – под конец поминок, когда гости, сидящие за длинным, взятым напрокат у тети Ани раздвижным столом, слегка оживились от выпитого и от скорбной темы перешли к обычным – заговорили о своих делах и заботах. Заговорили прилично, негромко, без улыбок и, упаси боже, анекдотов, но тем не менее разговор стал живым, обыденным, и от этого горечь стала разъедать душу пуще прежнего. Дело было не в душевном состоянии и не в разговорах, в конце концов, жизнь продолжается и будет продолжаться, несмотря ни на что. Подействовало другое – дома у матери шел разговор о жизни, а хозяйка не могла в нем участвовать. Не могла и уже никогда не сможет. Никогда…

Отчего-то вспомнилось стихотворение Евтушенко, написанное на смерть Ахматовой (мать так и не привила сыну любовь к поэзии, но многое из того, что она то и дело цитировала, Данилов запомнил):

Куда ушла мать? Вернулась в прошлое? Растворилась в небытии? Или до сих пор продолжает присутствовать здесь, рядом, только ее не видно… А видит ли она что-нибудь? Или ей уже неинтересно?

Данилов растерянно огляделся, словно надеясь увидеть где-нибудь за столом или в задвинутом в угол кресле Светлану Викторовну, но кроме лиц, знакомых и ставших знакомыми за сегодняшний день, ничего не увидел…

С последним из гостей, учителем математики из лицея, в котором работала Светлана Викторовна, сдвинули стол и отнесли к соседке. Затем Данилов принялся вытирать посуду, уже вымытую Еленой, и расставлять ее по местам. Тарелок, стаканов и вилок с ножами хватило на всех, не пришлось занимать у соседей, впрочем, на поминки с кладбища приехали не все – человек пятнадцать.

Затем Данилов проводил Елену до машины (время уже перевалило за полночь), но сам с ней не поехал – сказал, что хочет остаться здесь. Елена все поняла и не стала отговаривать. Пообещала позвонить утром и уехала.