Герман Садулаев - Шалинский рейд: роман

Звезда тускло светила отраженным светом, огоньки свечей прыгали в зеркальных шарах.

Потом я сидел и смотрел на елку. Я представлял, что рядом со мной сидит Лейла. Я взял ее за руку – рука Лейлы была прохладна. На коленях Лейлы сидел наш сын. Он уснул, уткнув лицо в грудь матери. Лейла говорила со мной. Она вспоминала, как мы прятались в пустых классах от учителей, и я улыбался. Она говорила: «Хорошо, что этот год прошел! В нем было столько горя». – «Не надо об этом, Лейла», – отвечал я. Она соглашалась: «Не буду. В следующем году нас ждет только хорошее. Все только хорошее ждет нас в следующем году. Это будет хороший год, счастливый для всех и для нашей семьи. Мы все будем счастливы».

Так наступил этот год, 1999-й. Я чувствовал, что это будет последний год. Для меня, для моей жизни, для непризнанной, но де-факто существовавшей республики. Может, магия цифр. 1999-й – последний год второго тысячелетия.

Хотя в газетах писали, объясняли, что это не так, что последним годом тысячелетия, если быть точным, является год 2000-й. Ведь именно он – двухтысячный, только с его окончанием заканчивается второе тысячелетие нашей эры, эры, начатой с приходом пророка Исы. Но не только мы, вся планета год 1999-й считала последним. И готовилась к встрече 2000-го, как к встрече нового тысячелетия – мы узнали новое слово – миллениум.

Да, мы узнали. У нас показывали федеральные каналы, хоть некоторые программы и глушили, у нас была российская пресса – ее привозили на продажу частным образом. Так что и мы, как весь мир, попали под влияние этой магии чисел.

Но не только в числах было дело. И не только в мистическом предвидении. Трезвым умом анализируя окружающую нас действительность, мы не могли не понимать: скоро все будет кончено.

В предыдущем году уже велись все эти разговоры о Шуре, исламском совете вместо парламента. Наши шариатчики считали, что светские органы законодательной власти противоречат духу религии. Шариатские судьи даже вынесли постановление о приостановлении законодательных функций парламента Чеченской Республики Ичкерия. Депутаты в ответ приняли решение, осуждающее это постановление в самых резких тонах. Конфликт пытался смягчить муфтий Чечни Ахмат Кадыров. По его просьбе депутаты 30 декабря приостановили свое решение.

Приостановили решение об осуждении постановления о приостановлении… то ли стихи, то ли абракадабра какая-то!

Но вопрос остался в повестке дня.

Уже 2 января состоялось совместное заседание парламента и членов Верховного шариатского суда, при участии муфтия Кадырова. Председателем суда был тогда Хасуханов. Он предложил переименовать парламент в меджлис, на арабский манер. Арабские слова ласкали слух шариатчиков. В качестве компромиссного варианта рассматривали предложение муфтията сформировать Шуру в составе парламента, преобразовав в нее парламентский комитет по делам религии. Раз уж кто-то так хочет, чтобы эта самая Шура была.

Кто-то – это оппозиция Масхадову, прежде всего сам Басаев.

Но оппозицию такой вариант не устроил. Они заявили: «В исламе законодателем может быть только Аллах и в этом у него не может быть товарищей».

Парламент не сдавался. Депутат Амадов прямо указал на то, что с помощью реформ шариатчики хотят захватить власть и создать среди чеченцев правящее сословие из амиров, князей. Это было серьезное обвинение. Веками чеченский народ тем отличался от соседей, что у него не было никакого правящего сословия, никаких дворян, князей или ханов. Каждый чеченец, даже последний бедняк, в своем обществе был свободен и равен каждому другому чеченцу. Царские чиновники попытались создать в Чечне привилегированное сословие, раздавая земли в поместья, но наткнулись на бунты. Из этого ничего не вышло. Чеченцы не могут быть князьями и холопами, все чеченцы равны. На этом стояли. Это и был – чеченский проект.

Дорогой мой, теперь все кончено. То, что не сделали власти за века, то что не удалось ни царю, ни шариатчикам в Ичкерии, случилось в Чечне за последние дватри года. Теперь у нас есть свои большие люди, а остальные – быдло. Как в России. Как везде. Чеченский проект закончился.

Но это будет еще не скоро.

Тогда, в январе 1999-го, Амадов говорил, что действующая Конституция Ичкерии в достаточной степени отражает роль ислама – в статье 4 ислам провозглашен государственной религией. Ликвидировать конституционные органы власти – значит, ликвидировать саму Конституцию и разрушить легитимность власти. Он сетует, что все противоборствующие кланы олицетворяют интересы кого угодно – России, Запада, арабского мира, – только не самого народа Чечни. Где же та политическая сила, которая защитит чеченский интерес?

Голос Амадова потонул, канул как в пустыне. Скоро свершились реформы, которые уничтожили республику, – даже то немногое, что было в ней от легитимной светской власти. В конце марта самого Амадова попытаются похитить. В самом центре Грозного, недалеко от корпуса нефтяного института, пятеро вооруженных людей, представившихся сотрудниками МШГБ, будут заталкивать его в свой автомобиль. Чтобы увезти в неизвестном направлении. Откуда нет возврата. Но он избежит этой участи, пока избежит. Его спасут собственная неуступчивость да вмешательство прохожих.

В футбольном матче между сборной шариатчиков и командой депутатов, где на поле вместо мяча скоро должны были выкатиться отрезанные головы, мы, как и большинство шалинцев, болели за парламент. Потому что поддерживали идею светской власти и недолюбливали арабов и их чеченских подпевал. А еще потому, что председателем парламента был шалинец – Руслан Алихаджиев. В феврале 1997 года Алихаджиев был избран депутатом парламента от города Шали, а в марте он стал спикером.

Шалинцы издавна отличались умеренностью во взглядах и тягой к цивилизации, в отличие от веденцев и других горцев, склонных к экстравагантности и фанатизму, вследствие, как мы полагали, их невежества. Это была еще одна трещина, расколовшая чеченское общест во: равнинные чеченцы и горцы, ламарой. Шалинцы были типичными жителями равнины. Само название – Шали, говорят, от слов «шел меттиг», «плоское место», равнина. Мы считали себя не только более образованными и современными, чем обитатели удаленных, диких горных аулов. Мы считали себя и только себя «настоящими чеченцами». Им казалось, что, напротив, истинные нохчи – это как раз они, а мы, равнинные, – отступники, обрусевшие. Ссучившиеся, как сказал бы Лечи.

Это еще один стереотип, скажете вы. И будете правы, наверное. Но именно из горных сел рекрутировалось наибольшее количество непримиримых боевиков, именно в этих местностях нашел наибольшую поддержку ваххабизм. А равнинные чеченцы сетовали на то, что власть прибирают к рукам дикие горцы. Нам, выпестованным советской властью в интеллигентов, было обидно и страшно, когда толпы необразованных людей, спустившихся при Дудаеве с гор, заимели силу и авторитет, отодвинули нас на второй план.