Алекс Тарн - Иона

Где ж ему в этой уютной ясности понять душу семейного бедолаги, заброшенного волею судеб в чужое, непонятное, опасное болото незнакомой страны. Запустили и бросили — сам справляйся. И вот стоит он, несчастный запущенный карась, выпучившись во враждебную мутную неизвестность, судорожно шевелит слабыми плавниками, пытаясь собрать, прикрыть, предостеречь глупых своих мальков, и страшные щучьи силуэты мерещатся ему повсюду. Куда податься? Вправо? Влево? В нору? Под камень? На отмель? А ну как сожрут? Ой-вэй… вот тут-то и дорог хороший совет, ох как дорог!

А где ж его взять, совет-то? Можно, конечно, других карасей поспрошать… но как-то боязно: какие-то они все перепуганные, не лучше его самого. Вот если бы какое-никакое руководство сыскать… Все-таки печатное слово — это тебе не пустые разговоры, не пересуды на завалинке; печатное слово наш карась уважает с младых чешуек. В это-то перепуганное безрыбье первых лет большой алии и вплыл молодой журналист Андрей Белик. Вплыл уверенно, стильно, роскошным пятикилограммовым лещом, элегантно посверкивая красивыми серебристыми боками и презрительно булькая на местных нахальных окуней. Ну как такому не поверишь?

Вообще-то Андрей журналистом не был, хотя и писал в газете. Он также не был историком, хотя и никогда не упускал случая привести эффектную историческую аналогию. Не был он и экономистом, хотя и давал непререкаемые рекомендации по поводу выгодного вложения капитала. Да мало ли кем он не был?.. Знаете, ладно уж, так и быть — только для того, чтобы разом с этим и покончить… — никем он не был, Андрей. Никем. Теперь довольны?

Только вот кому этот факт интересен? Разве обязательно надо закончить филологический, чтобы писать?.. экономический — чтобы по бабкам мараковать?.. Нет ведь, правда? Собственно говоря, Андрей и школы-то не закончил, ну так что? Неинтересно ему стало в школе, вырос он из нее, из школы. Он вообще очень быстро рос, Андрей, — как и все шустрые умом таланты. Быстро и уверенно. Так же — быстро и уверенно — писал он и свои статьи по всем коренным вопросам бытия, не гнушаясь, впрочем, и второстепенных.

Караси читали и радовались. Теперь они знали — как надо. Потом, конечно, случалось всякое. Иногда Андрей оказывался прав в своих оценках, иногда нет… — статистика. В общем-то, с таким же успехом можно было бы подбрасывать монетку… Многие задним числом обвиняли его в своих бедах: мол, вложили когда-то бабки — а теперь — оп! — все пропало. Ну да что уж тут поделаешь: лес рубят — щепки летят. Были ведь и такие, что выигрывали, не так ли? — Так. А значит — все путем.

И кроме того, глупости все это — правильный совет… неправильный… Какая, к черту, разница? Главное ведь тогда было — сдвинуть с места остолбеневшего карася, вывести его из гибельного ступора, заставить пошевелить хвостом. А уж куда он в результате поплывет — направо или налево — не так и важно, в конечном-то счете. Важно, чтоб поплыл. Потому что коли поплыл — считай уже не утонет.

Увы, простую эту логику не все понимали. Многие даже по прошествии нескольких лет на Андрея сердились, письма всякие возмущенные писали — мол, какого же ты хрена советы даешь, о чем понятия не имеешь? Ну и так далее… паршивый народ — люди. Некоторые даже совершенно неуместно поминали Хлестакова. А Белик тогда уже сильно в гору пошел — ведущий журналист, на телевидении собственную программу запустил — «Андрей Первозванный». Название и в самом деле не очень скромное, но, с другой стороны, действительность отражало: разве не был Андрей Белик первым парнем на деревне? Разве не его первого звали к любому событию? Вот вам и первозванный.

Только недолго баловал Андрей израильтян своим искрометным талантом. Вырос он из маленькой Израиловки так же, как в свое время вырос из школы. Скучно ему стало, тесно в ограниченной, провинциальной, азиатской стране. Душа рвалась в полет, на большие просторы, а он прозябал тут, с глупыми неблагодарными карасями. И действительно, никто ведь даже спасибо не сказал. Так и профукал Израиль своего великого сына. Уехал Белик; плюнул — вам же хуже — и уехал. К большим делам, в Москву. Потому что если и оставались тогда на земном шаре большие дела, то только в Москве.

Как и следовало ожидать, Москву Андрей взял быстро и без потерь. Еще бы — ведь к прежней своей элегантной уверенности он добавил ореол международного опыта, а эта комбинация работала тогда безотказно. Взлет Первозванного к звездам Первопрестольной был красив и стремителен. Через пару лет его сухое лицо с энергичным бобриком уже красовалось на обложках журналов в непосредственном соседстве с благородной шевелюрой Билла Клинтона и выпуклыми прелестями Памелы Андерсон. Вице-президент по вопросам стратегии… соучредитель… член совета директоров… — титулы Андрея Белика сверкали и множились, как… как…

Мишаня щелкает пальцами, ища достойное сравнение.

— Как кролики… — приходит на помощь Яник.

— При чем тут кролики? — не соглашается Мишаня. — Кролики не сверкают.

— Ну, тогда… как пятна солярки в луже.

— Нет, не годится. Зачем ты приземляешь? — Мишаня усиленно морщит лоб.

— Кончай так напрягаться, Мишаня. Еще вспотеешь…

— Как фейерверк! — кричит Мишаня. — Сверкали и множились, как фейерверк! Вот!!

Усатый турок с переднего сиденья испуганно вздрагивает и оборачивается.

— Ничего, ничего… — успокаивает его Яник. — Это мы так… муки творчества…..Мишаня, ты бы того, поосторожнее. А то еще заметут за попытку захвата самолета. Ты мне лучше вот что скажи: как это такой зубр на нашу инвалидную артелку упал? Зачем ему это? Он ведь вон какой — с Памелой Андерсон на дружеском бедре, а тут мы с тобой — два аутсайдера, да каналетто наш занюханный. Не вяжется что-то…

— Вот ты сам его и спроси… — отчего-то обижается Мишаня.

Самолет осторожно пробует землю правым шасси и приземляется, по-вороньи подпрыгивая и упираясь в воздух трепещущими закрылками.

— Ну и где он, твой гений?

Залитый потом Мишаня растерянно озирается, ища Андрея Белика. Встречающих немного, и все они какие-то тихие, не турецкие. И Белика среди них вроде бы нет. Впрочем, Мишаня может и ошибаться: знакомство у него с Первозванным совсем мимолетное, даже не шапочное… — так, выпивали как-то за одним длинным столом.

— Да отцепись ты от тележки, Мишаня, — продолжает досадовать Яник. — Походи по залу, поищи; может, он где в другом месте торчит.

Мишаня послушно делает круг. В аэропорту Эсенбога чисто и тихо; странная какая-то Турция, думает Мишаня. Вот и Белика нету, а должен быть. А может, это и не Турция вовсе? Турцию Мишаня представляет себе совсем иначе, в духе старого фильма «Бег»… — там все было определенно грязнее и азиатистей. Странно… Вздыхая, Мишаня возвращается к Янику. Тот встречает его зверским выражением лица.