Алекс Тарн - Записки кукловода

Но нет, она решительно отталкивается, и след ее пальцев на моем рукаве исчезает, торопясь за узкой ладонью. Догонит? Нет, куда там… Вон она, уже далеко, стоит на выщербленном тротуаре перед автовокзалом, и город обтекает ее серой неразличимой рекой.

Сзади шевелится вокзал, благоухая букетом своих лотков и сортиров, позвякивая криками и быстрыми, вполноги, диалогами, пришепетывая подошвами, вздохами спящих и одышкой опаздывающих. Время от времени в его недрах, сверху, как глас божий, зарождается грубый репродукторный рык. Тяжелый и нечленораздельный, он на несколько мгновений придавливает вокзальную суету и наглым жирным червяком высовывается на улицу. Ив прислушивается — может быть, все-таки, объявят посадку? Нет… на юге дожди, шоссе перекрыты… похоже, застряла она здесь до завтрашнего утра, как минимум. Снаружи прохладно. Она съеживается, подносит руку к горлу и застывает так, сгорбившись и опустив плечи. Вкрадчиво подкатывает такси. Шофер перегибается через сиденье; зубы его странно белеют в зеленоватой темноте салона — не иначе как улыбается:

— Эй, рыжая! Садись, довезу!

Ив отрицательно мотает головой, и таксист отваливает. На маленькой площади вечер перемешивает густые сумерки, как в миске, добавляя по вкусу ветра и пыли. В получившемся вареве медленными клецками вращаются автомобили, булькают автобусы, остро пахнет дизельным выхлопом. Ив вздыхает и пожимает плечами. А почему она, собственно говоря, не поехала с этим таксистом?

— Вот только куда, Ив?

— А какая разница? Что тут делать всю ночь на этом вокзале? Что я, привязана к нему, что ли? Вот возьму, да и смоюсь…

— А билет?

— А сдать билет.

— Вот так, просто, пойти и сдать?

— Ага. Вот так просто пойти и сдать. Жестко и непреклонно. И вообще, чем этот город хуже любого другого? Какого черта еще куда-то ехать?

Ив лезет в сумочку и достает смятую пачку сигарет.

— Гляди-ка, последняя… Верный знак. Самое время начать новую жизнь.

— Подожди, подожди, — вяло возражаю я без особой надежды. — Так не пойдет. Нельзя же так резко менять планы. Ты ведь все всерьез продумала. Еще пять минут назад ты намеревалась ехать на Юг. Там у тебя подруга, работа…

— Какая подруга? Что ты чушь-то мелешь… мы с ней едва знакомы. Работа? Можно подумать, что речь идет о банкирше-адвокатше! Тоже мне, синекура — официантка на пляже… Подносы таскать я смогу и в городе. Разве нет?

Она воинственно вздергивает подбородок, и я благоразумно ухожу в тень за неимением подходящих аргументов.

— То-то же! Вот возьму чемодан и… а кстати, где чемодан?

Ив принимается панически оглядываться под аккомпанемент моих злорадных смешков.

— Ах, ну конечно! В зале, на скамейке…

И она поворачивается, чтобы идти за этим своим чемоданом, но тут, ни с того, ни с сего, под самым ее ухом мощно врубается знаменитый похоронный марш, настолько громко и неожиданно, что Ив шарахается в сторону.

— Это что, знак?

— Нет, Ив, что ты… Не будь такой суеверной, девочка. Я на такие дешевые трюки не способен. Я всегда говорю прямо, без иносказаний, разве нет? А это всего лишь музыкант, обычный уличный музыкант.

Это и в самом деле всего лишь уличный музыкант, пристроившийся со своей пианолой сбоку от вокзального зева. Проходя в зал, Ив бросает ему монетку, и он отвечает скорбным кивком в такт тягучим шопеновским страданиям.

Обмен билета на деньги проходит на удивление быстро, что лишний раз убеждает Ив в правильности ее спонтанного выбора. Она вообще предпочитает действовать именно так, ориентируясь на мгновенные подсказки интуиции, вылавливая знаки и приметы из повседневной сумятицы мелких событий. Кстати подошедший или, наоборот, безнадежно опаздывающий автобус, случайно услышанная реплика, неожиданно проглянувшее солнце, высунувшаяся из переулка дворняжка, полнолуние и лужа на дороге отчего-то всегда оказываются для нее достаточно веским основанием для принятия решений, обычно именуемых «жизненно важными». И хотя результаты трудно назвать блестящими, никто не может поручиться, что более конвенциональный метод имел бы лучшие последствия.

Да, наверное… я, во всяком случае, не поручусь.

Решительно стуча чемоданными колесиками, Ив выходит на прежнее место перед вокзалом и останавливается, выбирая направление. За несколько минут ее отсутствия привокзальное варево загустело еще круче. Русла вливающихся в площадь улиц уже почти неразличимы в однородном месиве смога, темноты и люминисцентного марева реклам. В которую из них? Хваленая интуиция, как назло, проявляет совсем несвойственную ей молчаливость.

Я тоже молчу. Сама кашу заварила, сама и расхлебывай.

Девушка неуверенно переступает с ноги на ногу.

— Алло, госпожа! Алло!

Ив оборачивается. Музыкант, привстав на своем месте, призывно машет ей рукой.

— Ну вот он, знак, — облегченно вздыхает Ив. — А ты волновалась…

Волоча за собою чемодан, она подходит к пианисту.

— Да?..

Увы, наглец не смотрит на нее, копошась в бесформенной куче тряпья у себя за спиной. Ив возмущенно дергает плечом и уже поворачивается уходить, но тут музыкант торжествующим жестом вытаскивает на свет неожиданно чистую подушку.

— Вот! — говорит он, улыбаясь обезоруживающе широкой гнилозубой улыбкой. — Седай сюда, красивая. А то стоишь там, как подосиновик, вид загораживаешь.

Ив медлит, тщетно борясь с любопытством.

— Да ты не бойся, — заверяет музыкант, неправильно истолковав ее колебания. — Насекомых нету. Были когда-то, врать не стану, но сейчас нету. Сейчас мы со Жмуром интеллигенты…

Он начинает суетиться, все так же не вставая с места, но на удивление быстро и толково организуя окружающее пространство: расстилает на мостовой большой пластиковый мешок, пристраивает на нем Ивин чемодан, наверх водружает подушку и, наконец, распахивается в широком приглашающем жесте:

— Королеве — трон! А как же иначе… Седай! Тебя как зовут?

— Ив, — отвечает она, решительно усаживаясь на «троне».

— Ив! — восторженно вопит пианист. — Королева ив! Царица полей!..

— Ну уж нет, — с достоинством возражает Ив. — Царица полей — это кукуруза. Кукурузой — не желаю!

— Не желаю… — завороженно повторяет за ней странный музыкант, склонив голову и будто вслушиваясь в ритм этих обыкновенных слов. — Не желаю… Ах! Конечно! Исполняем любое желание королевы!

Он кивает и, вдохновенно запрокинув косматую голову, опускает руки на клавиши. Ив уже раскатывает губу, ожидая услышать что-то церемониально-торжественное в свою королевскую честь, но, к ее удивлению, пианола вновь заряжает траурный марш Шопена.

Новый Ивин знакомый работает всем телом, преувеличенно высоко поднимая руки и с африканской страстью обрушивая их на несчастный инструмент. Голова его дергается из стороны в сторону, как у горячечного больного; длинные, заплетенные в косички волосы черным с проседью облаком мечутся вокруг, задевая зазевавшихся прохожих. И те, видимо, с испуга или еще почему-то не остаются в долгу. Деньги так и сыпятся в широкополую шляпу артиста. Закончив играть, он вытирает пот со лба и подмигивает.