Алекс Тарн - Записки кукловода

К удивлению и радости Акивы оказалось, что да, мог. Кругленький позвонил уже на следующий день и назначил встречу на прежнем месте у моря. На этот раз разговор выглядел намного конкретнее, хотя улыбок и чудовищно пустых бессмысленных фраз тоже хватало. Сухой же остаток заключался в том, что кругленький великодушно соглашался принять предложение Акивы и помочь в организации инсценировки. Не переставая напоминать о полнейшей секретности, он даже назначил день и час: мнимое покушение должно было произойти по окончании большого предвыборного митинга, при максимальном стечении народа.

— Вам ведь нужен оглушительный резонанс, не так ли? — говорил он, умильно улыбаясь.

— Не только мне, я полагаю… — проницательно щурился Акива. — Вы наверняка тоже не откажетесь от громкого дела.

В ответ кругленький лишь забавно разводил руками и беспомощно усмехался: мол, ничего от тебя не скроешь… да и зачем скрывать? Карты лежали на столе рубашками вниз. Заговорщики расстались, чрезвычайно довольные друг другом. Последние инструкции и пропуск Акива должен был получить непосредственно перед митингом.

Время тянулось издевательски медленно, с усилием проворачивая тяжелые колеса минут на больших часах в углу площади. Секундная стрелка будто насмехалась, играя с Акивой в детскую игру «замри-отомри» наоборот: двигалась, когда он смотрел на нее и замирала, стоило только отвернуться. Он заходил в киоски и пиццерии, брал что-то под названием «неважно что», но есть не мог, а когда, просидев за столиком целую вечность, выбирался наружу, то выяснялось, что прошло всего восемь минут и тридцать две с половиной секунды. Тогда Акива начал бормотать стихи, и это помогло: сердце перестало ныть, а во рту снова появилась слюна. В который уже раз слова пришли к нему на помощь. Подумав об этом, он успокоился окончательно.

К назначенному месту Акива даже опоздал на несколько минут. Проход под сцену был огорожен несколькими слоями полицейских заслонов. Рядом, вперемежку с зеваками, топталась жиденькая группа приглашенных. Акива узнал знаменитого скульптора, писателя — властителя дум, еще нескольких интеллектуалов помельче и снова пришел в нешуточное волнение. Подоспевший кругленький без лишних слов выдернул его из толпы и, с легкостью минуя кордоны, провел внутрь, на полутемную автостоянку, воняющую кошачьей мочой. От прежней его умильной вальяжности осталась лишь улыбка, но и в той сквозила нешуточная озабоченность. Судя по всему, кругленький был тут одним из главных распорядителей, если не самым главным. Таща за собой Акиву, он одновременно раздавал указания, принимал рапорты и наводил справки по телефону. Наконец, резко остановившись, кругленький затолкал Акиву в какую-то особенно вонючую и темную нишу и энергично зашептал в самое ухо.

— Сделаешь все в точности, как я говорю, понял? Никакой самодеятельности, не то все сорвется. У охраны реакция автоматическая — пристрелят, даже глазом моргнуть не успеешь. Сядешь вон там на скамью и сиди, не маячь… если спросят кто ты — вот пропуск. Скоро подъедут машины. Ты сидишь, не дергаешься. Потом станут выступать, один за другим. Ты — сидишь. Понял? Повтори!

— Сижу…

— Точно. Премьер выступает последним. Потом спускается сюда и идет к машине. Машины будут окружены пятью охранниками. Все в пиджаках, но один из них, с твоей стороны — в желто-синей куртке. Ты ждешь, пока Брук зайдет за охрану. Там он остановится. Это сигнал для тебя. Тут ты встаешь и дальше все делаешь очень быстро, бегом. В круг вбегаешь через того, желто-синего. Он предупрежден и пропустит тебя внутрь. Повтори.

— Пять охранников… когда остановится около машин… вбегаю через желто-синего…

— Молодец. Стрелять начнешь, когда окажешься в метре от Брука. Сразу, как минуешь желто-синего. Это важно. Чтобы потом было ясно, что ты не просто псих, который палит куда попало. Чтоб знали, что ты имеешь определенную цель.

— Да, это важно…

— Ну и славно… — кругленький оглянулся и ловко вложил что-то тяжелое в карман Акивиных джинсов. — Стрелять будешь из этого. Ровно три выстрела. Не меньше.

Акива оторопел.

— Зачем? Как это?.. — он сунул руку в карман. Пальцы уткнулись в рифленую рукоятку. — Нет, так мы не договаривались. Я буду стрелять из своего пугача. Из игрушечного пистолета. Я купил его в лавке. У меня даже квитанция есть. Вот… смотрите…

— Тише, тише… — зашипел кругленький, впервые за все время стерев с лица улыбку. — Спрячь свою бумажку, идио…

Он с видимым усилием овладел собой и продолжил уже прежней деловой скороговоркой.

— Ты пойми, чудак-человек: иначе нельзя. В пистолете, который я тебе даю — холостые патроны. Холостые! Так что бояться нечего. Это во-первых. А во-вторых, с твоим пугачом тебя сразу пристрелят. Сразу! Потому что знает о тебе только один — тот, что в куртке. А остальные не знают, так что больше полутора секунд ты не проживешь. Поэтому я тебе, умнику, и даю другой пистолет. Это пистолет охраны, у него на стволе светящаяся полоса, для опознания. Охрана увидит полосу, и это даст тебе еще две секунды. Вернее, не тебе даже, а нашему желто-синему. Он успеет тебя повалить, и тогда ты окажешься в безопасности. Твое дело — жать на спусковой крючок. Ровно три выстрела. Ну? Теперь понял? Повтори!

— В безопасности… — растерянно повторил Акива. — Да, я понял. Вы правы, извините…

— Ничего, дружище, ничего… — кругленький вытер со лба пот. — Значит, договорились. Иди на свою скамейку и жди. А у меня дел по горло. Главное, запомни: скамейка, речь, остановка у машины, вбегаешь через желто-синего, стреляешь с метра, три выстрела, тебя валят на землю, ты в безопасности, а дело в шляпе. Повтори.

Акива повторил. Старые друзья — слова, как всегда, подействовали успокаивающе, но тем не менее, он продолжал чувствовать какое-то неудобство. Что-то чужое, неприятное и беспардонное, как острый локоть в тесной толпе, некстати воткнувшийся прямо в печень. Или даже хуже того: знакомый и устойчивый мир — мир слов — вдруг покачнулся и поплыл пред глазами Акивы куда-то вбок, вбок, подобный тяжелому театральному занавесу. Это было бы еще не так страшно, если бы за ним обнаружились всего лишь другие слова, пусть плохие, пусть угрожающие — любые… главное, чтобы они оставались словами. Но весь ужас заключался именно в том, что за качнувшимся пологом мелькнуло что-то абсолютно иное, принципиально не описываемое словами, а потому ужасное в своей бесформенной, бессловесной невыразимости. Акива потряс головой, пытаясь взять себя в руки. Занавес еще раз качнулся и встал на место. Кругленький смотрел на него с беспокойством.

— Ты уж не передумал ли, часом? А то давай все отменим, пока не поздно. Я тебя выведу и забудем обо всем. Верни пистолет.