Светлана Эст - Первая позиция

ЖИЗЕЛЬ ПОТРЯСЕНА КОВАРСТВОМ ВОЗЛЮБЛЕННОГО. РАЗРУШЕН ЧИСТЫЙ И ЯСНЫЙ МИР ЕЕ ВЕРЫ, НАДЕЖДЫ И МЕЧТАНИЙ. ОНА ЛИШАЕТСЯ РАССУДКА…

Когда я снова вышла в коридор, надев «гражданское» (не капроновую пачку с золотой короной, а обтягивающий свитерок и джинсы), подоконники пустовали: красавец принц Зигфрид свалил, и улетевшие по нему маленькие лебеди отправились следом.

Мой путь был устремлен в другую сторону, потому что начали проявляться симптомы сотрясения мозга, которое одним равнодушным взглядом нанес мне Эдуард Третьяков. …Не думала, что влюблюсь так бездарно — лежа на спине! …Я сошла с ума: я по-прежнему не прекрасная королева лебедей, Одетта, я — Офелия, хотя это совсем из другой оперы.

Дверь балетного класса отворилась, и гений в своих белых одеждах предстал перед бедной дурочкой:

— Ты ведь Садовская? Я не ошибаюсь? …Ждешь?

«Все семнадцать лет», — ответила я ему мысленно, а вслух еле смогла пролопотать:

— Да. Может быть, вы посмотрите…

«О чем я его прошу? Он УЖЕ посмотрел!» — промелькнула сумасшедшая мысль в моей сумасшедшей голове, но усилием воли я заставила себя продолжить:

— …как я танцую.

— Зачем? — удивленно спросил Эдуард.

«Убива-а-ет, люди добрые!!! — подумала я. — Оказывается, на меня и смотреть ни к чему. Хоть в певицы подавайся! Что лучше: прима-балерина, на которую не смотрят, или меццо-сопрано, которую не слушают?»

— Хочу в Москву, — пришлось мне сказать ему прямо. — У нас, в областном театре, и сцена танцованная, и зритель есть, но… Я хотела бы выступать у вас в «Коде».

— Слушай, я не спросил у Шеховцевой… Москва — город жесткий, «…слезам не верит» и всякие такие дела. А где, интересно, ты будешь жить? На вокзале? В Кремле за Царь-пушкой?

— На Берсеневской набережной, недалеко от Дома прессы. Мне дед купил однокомнатную квартиру и сейчас оформляет документы, — объяснила я. — И если вид на Москву-реку не будет шикарным, он обещал, что повернет ее русло. Там есть куда его повернуть?

— Дырочку в метро сделаете. …До чего же вам все просто! — осуждающе сказал Третьяков. По его загоревшему на гастролях в Испании челу пробежала легкая тень: наверное, вспомнил, как мешки в вагоны ночью таскал или мосек барыням выгуливал — тяжелые студенческие годы.

— Просто, — согласилась я. — Как в первую позицию стать. Так вы меня посмотрите?

— Нет, — он покачал головой и снова повторил оскорбительный для меня вопрос. — Зачем? …Я уже ей слово дал. …И, знаешь что, давай потом поговорим. Меня ждет машина из департамента культуры. Надо бы по «Пируэту» утрясти кое-какие вопросы с администрацией. …Пока, солнышко!

…ТРУБАЧ ИГРАЕТ СБОР, И ГУСАРЫ ПОКИДАЮТ МЕСТО НЕДОЛГОЙ СТОЯНКИ К БОЛЬШОМУ УДОВОЛЬСТВИЮ КРЕСТЬЯНСКИХ ПАРНЕЙ, ПРО КОТОРЫХ СОВСЕМ ЗАБЫЛИ ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЕ СЕЛЬСКИЕ КРАСОТКИ.

Мне больно… Отказал!.. Не то, что меня никогда не унижали, наоборот, ведь Лариса Марковна кричит каждый день, а, значит, унижения идут по расписанию уроков. И одаренность при этом не спасает: с тебя, с гениальной, только перхоть посыплется, если напутаешь в пиццикато. Хотя наши девочки твердят в один голос: «Повезло тебе, Дианка. С тобой Шеховцева еще и дополнительно работает». Ну, да, ее, наверное, историей про Глазунова запугал дед Яков.

Дома я ничего про Эдуарда рассказывать не стала. Во-первых, не хотела расстраивать маму, у которой стенокардия; во-вторых, о театре и о балете, то есть о моей жизни, говорить принято с дедом, а он уехал; в-третьих, дед, мне больно.

ПРАЗДНЕСТВО В ЧЕСТЬ БОГА САТУРНА — САТУРНАЛИИ. ЭГИНА ЖАЖДЕТ ЗРЕЛИЩ, КОТОРЫЕ УСТРАИВАЕТ ДЛЯ НЕЕ КРАСС. НА АРЕНЕ ЦИРКА НАЧИНАЮТСЯ ГЛАДИАТОРСКИЕ ИГРЫ.

Народу на экзамен набилось столько, что Шеховцева распорядилась, чтобы лишних из зала вывели. Тех, кто стоял на подоконниках, желая увидеть сразу и Третьякова, и меня с Трофимовым (он тоже «звезда» — лауреатистее не бывает!), она не тронула, потому что уважает фанатов.

— Садовская, почему грустная? …В образе? Молодец! — проходя мимо, сказала Лариса Марковна.

Сегодня она в строгом темном костюме, который разбавляется кокетливым шелковым платком; у нее светский вид и маникюр. А я, под мышкой у графа Альберта, уж и совсем невероятной красоты в своей длинной белоснежной «шопеновской» пачке, с венком из флёрдоранжа и гримом простой крестьянской девушки Жизель. Я не отбрасываю тени, потому что совсем тоненькая; я сама тень, призрак — это всем заметно. И еще я люблю графа (на Пашку моя любовь не распространяется) и Шеховцеву. Ее я за вчерашний вечер — рывком — поняла: если б Лариса заставляла меня работать больше, если б не кричала, а била, меня бы зачислили в труппу «Коды».

Теперь мне нужно начать с нуля — встать в I позицию.

Как мы танцевали, не помню. Кажется, наступила осень, ветер запутался в ветвях с желтеющими листьями, но ночь обещала быть теплой. На скромном деревенском кладбище, где меня похоронил мой возлюбленный, Эдуард Третьяков, виллисы в бесконечном хороводе только что закружили голову лесничему Гансу, и он, бездыханный, упал на мою могилу…

СТРАШНАЯ УЧАСТЬ ГАНСА ГРОЗИТ И АЛЬБЕРТУ, НО ПОЯВЛЯЕТСЯ ТЕНЬ ЖИЗЕЛИ… ЕЕ ЧИСТАЯ И САМООТВЕРЖЕННАЯ ЛЮБОВЬ ЗАЩИЩАЕТ И СПАСАЕТ АЛЬБЕРТА.

Спасает меня Павел. У него зрачки расширены, как у наркомана, когда я, призрак, сотканный из лунного света, любви, прощенья и печали, танцую рядом… Надеюсь, что нам аплодировали не из вежливости.

ЛЮБОВЬ СОВЕРШАЕТ ЧУДО: ИСЧЕЗАЮТ МРАЧНЫЕ ЧАРЫ, ГИБНЕТ РОТБАРТ. СОЛНЦЕ ВСТАЕТ НАД ОЗЕРОМ ЛЕБЕДЕЙ.

Экзаменационная комиссия быстро расставила пятерки, и тогда с заключительной речью выступил ее председатель Эдуард Третьяков.

Покончив с цветастыми комплиментами во все адреса, он сказал:

— Лариса Марковна, я пообещал, что возьму вашу лучшую воспитанницу, лауреата Международного конкурса в Нагойе Диану Садовскую примой в состав театра авангардного балета «Кода». Когда это произошло, я еще не видел, как она танцует, а просто положился на ваш профессионализм и чутье. А сейчас разрешите поблагодарить вас!

Эдуард встал перед Шеховцевой на колени и поцеловал ей руку. Я подбежала, как легкий ветерок, и сделала то же самое. Восемь лет она так стояла передо мной, и теперь пришел мой черед.

ОБЩЕМУ ЛИКОВАНИЮ НЕТ КОНЦА. И ЛИШЬ ЗВОН БРЕГЕТА НАПОМИНАЕТ УЧАСТНИКАМ СПЕКТАКЛЯ, ЧТО БЛИЗИТСЯ НОЧЬ, А С НЕЮ ВМЕСТЕ НАСТУПАЕТ ЧАС ПРОЩАНИЯ С ЛЮБЕЗНОЙ ПУБЛИКОЙ.

Здесь и далее — выдержки из либретто балетов А. Адана «Жизель», П. И. Чайковского «Спящая красавица», «Щелкунчик», «Лебединое озеро», М. И. Чулаки «Слуга двух господ», Л. Делиба «Сильвия» и т. п. — от авт.

Невесты, умершие до свадьбы — от авт.