Маргерит Дюрас - Любовник из Северного Китая

Китаец больше не спрашивает, он констатирует:

— Любовью ты, конечно, никогда не занималась.

Девочка молчит. Хотя ей хочется ответить. Но на такие вопросы она отвечать не умеет. Он наклоняется к ней. Она молчит, и он понимает, что ей хотелось бы что-то ему сказать. Только сказать это она еще не умеет и, конечно, все это пока что представляется ей чем-то постыдным.

— Прости меня, — говорит китаец.

Они смотрят в окно.

Они смотрят на океан рисовых полей Кохинхина. Равнина, залитая водой, перерезанная узкими, прямыми, белыми тропинками, по которым быстро катятся повозки. Адская жара, недвижная, величественная. До самого горизонта — неправдоподобно ровная, будто шелковая поверхность дельты. Позднее девочка будет рассказывать о туманной стране детства, о тропической Фландрии, едва освобожденной от воды.

Они молча проезжают по этому необозримому пространству.

А потом она вдруг начинает говорить: о почве, которая на этой окраине южного Индокитая такая же, как на дне моря, и стала она такой за миллионы лет до того, как на земле появилась жизнь, и крестьяне теперь, как и в досторические времена, собирают ее и переносят на твердую землю и оставляют ее там на долгие годы, чтобы дождевая вода вымыла из нее соль и сделала пригодной для выращивания риса и службы людям.

— Я родилась здесь, на Юге, — говорит она, — и мои братья тоже. И наша мать много рассказывает нам об истории этой страны.

Девочка задремала. Когда она просыпается, китаец сообщает ей, что A.M.С. их обогнала. Что она сама ведет машину, а шофер сидит с ней рядом. Девочка подтверждает, что эта женщина часто водит машину сама. Немножко поколебавшись, она продолжает:

— Она занимается любовью с этими шоферами, как и с принцами из Лаоса и Камбоджи, которые приезжают в Кохинхин.

— И ты этому веришь?

Девочка опять в нерешительности.

— Да. Однажды она попыталась соблазнить моего младшего брата. Встретила его вечером в клубе и пригласила поиграть в теннис. Он согласился. Потом они пошли вместе к бассейну, который в парке. Там есть бунгало с душевыми и гимнастическими залами, где никогда никого не бывает.

— Наверно, твой маленький брат — настоящий принц, — говорит китаец.

Девочка улыбается. Не отвечает. Она вдруг понимает, что это правда: ее младший брат в самом деле похож на принца. Он так отличается от других, что кажется пленником во дворце своего одиночества, он так от всех далек, как будто каждый день вновь рождается для жизни.

Китаец смотрит на девочку:

— Ты плачешь.

— То, что ты сказал о Пауло… это так верно.

— Он сам тебе об этом говорил? — спрашивает китаец еле слышно.

— Нет. Он вообще ничего не говорит, почти ничего, но я знаю, что бы он сказал, если бы заговорил. — Она вспоминает и смеется сквозь слезы, — Потом он уже больше не хотел играть в теннис с A.M.С. Он боялся…

— Чего?

— Не знаю… — она словно делает для себя открытие, — а ведь правда… никогда не знаешь, чего он боится, мой младший брат. И никогда не угадаешь, чего он может испугаться.

— А что тебе так нравится в этой женщине?

Она задумывается. Она никогда не задавала себе такой вопрос. Наконец говорит:

— Наверно, ее романы.

Теперь они проезжают по иной местности. Поселки попадаются чаще, дорога лучше. Автомобиль едет медленнее.

— Мы подъезжаем к Шолону, — говорит он. — Тебе какой город больше нравится: Сайгон или Шолон?

— Я не знаю по-настоящему ни тот, ни другой… — улыбается она, — а ты, ты любишь Шолон?

— Да, я люблю Шолон. Люблю Китай. Шолон — это тот же Китай. А вот Нью-Йорк и Сан Франциско — это не для меня.

Они замолкают. Китаец снова что-то говорит своему шоферу. Потом сообщает девочке, что его шофер знает, где расположен пансион «Льотей».

Они смотрят в окно на приближающийся город.

Очень скоро они расстанутся. Она помнит, как трудно, невыносимо им было в те минуты разговаривать. Они не могли найти подходящих слов, столь сильно было желание. Они больше не смотрели друг на друга. Старательно избегали касаться друг друга руками или даже встречаться глазами. Это он принудил и себя, и ее к молчанию. Она подумала, что само по себе это молчание, недосказанные слова, то, как он разговаривал с ней, его рассеянность, чисто детское притворство, слезы — все это, пожалуй, уже говорило о любви.

Они едут еще довольно долго. Не разговаривая. Девочка знает, что он больше ничего не скажет. И то же знает он про нее.

Их судьба уже совсем рядом, она настигает их.

На них надвигается слепая любовь.

Неотвратимая.

Незабываемая.

Черный автомобиль останавливается перед пансионом Льотей. Шофер берет чемодан девочки и несет его к воротам пансиона.

Китаец не смотрит на нее.

Она не оборачивается. Они друга друга больше не знают.

Двор пансиона «Льотей».

Свет уже не такой яркий. Вечер. Верхушки деревьев окутаны полумраком. Двор слабо освещен гирляндой лампочек под зелеными и белыми жестяными абажурами. За пансионерками приглядывают воспитательницы.

Во дворе — девочки, их около пятидесяти. Одни сидят на скамейках в саду, другие — на ступеньках винтовой лестницы, другие вертятся у строений, разбились на пары, хохочут, болтают Бог весть о чем.

На одной из скамеек, растянувшись во всю ее длину, лежит та, что названа здесь и в других книгах своим настоящим именем, божественным именем, та, что отличается удивительной красотой и кого девочка предпочла бы видеть менее красивой, — Элен Лагонель из Далата. Это еще одна любовь девочки, незабываемая любовь.

Девочка смотрит на нее, а потом медленно начинает гладить ее по лицу.

Элен Лагонель просыпается. Они улыбаются друг другу.

Элен Лагонель говорит, что сейчас расскажет ей ужасную историю, которая случилась в их пансионе.

— Я так ждала тебя, мне не терпелось рассказать, а потом я уснула. Ты приехала раньше обычного.

— На пароме я встретила одного типа, он предложил подвести меня на своем автомобиле.

— Белого?

— Нет, китайца.

— Китайцы иногда бывают очень красивы.

— Особенно те, что с Севера. Как раз тот самый случай.

Они смотрят друг на друга. Девочка смотрит особенно пристально.

— Ты не ездила в Далат?

— Нет. Родители не приехали за мной. Даже не объяснили почему. Но я не скучала.

Девочка все так же пристально смотрит, она вдруг встревожилась: под глазами у Элен черные круги и лицо бледное.

— Тебе нездоровится? — спрашивает девочка.

— Я не больна, но все время чувствую себя уставшей. В медпункте мне дали укрепляющее.

— А что сказали?

— Что все это ерунда. Возможно, усталость или просто до сих пор не могу привыкнуть к этому климату после Далата…

Девочка пытается подавить в себе чувство тревоги, но у нее это не получается и не получится никогда. До того самого момента, когда они расстанутся, она не сможет отделается от этой тревоги. [1] Элен Лагонель умерла от туберкулеза в Пау, куда ее семья вернулась через десять лет после того, как она покинула пансион «Льотей». Ей было двадцать семь лет. В Пау она приехала из Индокитая, где жила с мужем. У нее было двое детей. До самой своей смерти она оставалась такой же красивой. Об этом сообщили ее родственницы, они позвонили после выхода предыдущей книги — «Любовника».