Станислав Миронов - Virtuality

Интернет — это вовсе не достойная альтернатива реальной жизни. Безусловно, это штука очень удобная, познавательная, полезная. Но никогда не позволяй себе подсесть на что-либо, это не стоит того. Ничто в этом мире не достойно того, чтобы ты, человек, идеальная во всех отношениях система, поставила себя от этого в зависимость.

Вот, в принципе, и всё, что я хотел тебе сказать. Больше, думаю и не надо. Остальное ты знаешь сама. Мне очень хочется, чтобы ты повзрослела и стала в жизни тем, кем ты хочешь стать. Может быть, уже поздновато для отеческих нотаций и напутствий, но, надеюсь, тебе это хоть как-то поможет. А если и не поможет, то хотя бы станет легче мне.

Вот прямо сейчас, да-да, именно сейчас, когда я сижу у себя дома и набиваю это на ноутбуке, я чувствую, как мой мозг разрушается. Но я уже давно был готов к этому. Когда меня не станет, а я уверен, что произойдёт это очень и очень скоро, с тобой свяжется мой адвокат, передаст тебе моё завещание, покажет тебе твои новые владения и отдаст флешку с этим посланием. Последней волей усопшего меня.

Будь счастлива, доченька. Невзирая ни на что, невзирая на все проблемы, весь цинизм, агрессию окружающей среды, хамство и злобу окружающих тебя людей, оставайся всегда доброй и жизнерадостной. Всё то плохое, что может тебя раздражать или беспокоить, не стоит твоих затраченных нервов, своими возникшими негативными реакциями ты в итоге лишь сделаешь хуже себе самой, взять даже тот же пример с этим Женей. Это я тебе говорю как специалист в области психотерапии.

И ещё: прости меня, милая, за всё то зло, что ты увидела благодаря мне. Если честно, может оно и не так плохо, что ты так много всего пережила, ведь то, что нас не убивает, делает нас сильнее, приспособленнее, мудрее и опытнее.

А это как раз то, что нужно.

И что бы там ни было, просто знай: я тебя люблю.

Да, точно.

Люблю.

Прощай.

Сейчас я у себя в офисе. У меня в голове картинки. Картинки из прошлого, которые меня постоянно преследуют. Кто-то скажет, что я больная; я не стану их осуждать. Ведь это их право, думать так, как они хотят.

И вот, у меня в голове последний запомнившийся кадр. Как будто кто-то остановил запись. Нажал на паузу. Я смотрю этот кадр.

Смотрите и вы.

Вставьте здесь мой последний запомнившийся кадр, ту самую первую сцену, с которой я начала повествование, ту, где Дмитрий Валентинович хочет швырнуть в меня сахарницу.

Ладно, не напрягайтесь. Я сделаю это за вас.

— Твою мать, — говорит Дмитрий Валентинович.

Вообще-то, он никогда раньше не ругался. Ну, там, у себя, в кабинете.

В клинике.

А сейчас, кажется, он настолько удивлён, что потерял дар речи. Слова застыли у него на губах. Как и кусок лазаньи, который выпал из его открытого от удивления рта и уже свалился на подбородок, оставив на нём след томатного соуса. Он так и сидит с открытым ртом.

Он говорит:

— Твою мать.

Пока он говорит, пережёванные кусочки лазаньи вытесняются из его ротовой полости. Зрелище не из самых приятных.

Небольшая пауза.

Он пытается осмыслить происходящее. Пытается это переварить. Его подбородок — тоже.

— Нет, этого не может быть, — чавкая, произносит Дмитрий Валентинович.

Дмитрий Валентинович — мой психотерапевт. Один из самых лучших в городе. Он работает в собственной частной клинике. Надо же так сильно любить своё дело, чтобы, имея собственную клинику, работать в ней самому.

Кажется, он не может поверить в услышанное.

Кусок лазаньи уже сполз ему на грудь. Прямо на белую рубашку. Часть даже попала в нагрудный карман. Похоже, немного еды он унесёт сегодня домой.

Пожелаем ему приятного аппетита.

— Как так?! — сказал он. Уже настолько громко, что даже люди за соседними столиками начали на нас оглядываться. Оглядываться и смотреть как на дебилов. А что они ещё могут подумать, видя молодую девушку и шокированного сорокалетнего мужика? Ясное дело, что он мой отец, а я — его дочь, и я только что сообщила ему нечто вроде «Папа, я беременна от Васи». Или от Пети. Или от какого-нибудь Абдуллы, что ещё хуже. Да, точно, наверняка они подумали что-то в этом роде.

Он снова повторяет:

— Твою мать! — он уже почти сорвался на крик.

Он со всей дури бьёт кулаком по столу.

Мне становится неудобно. Мы сидим в дорогом ресторане в центре Москвы, на Тверском бульваре. Публика здесь водится соответствующая ценам заведения — пафоснее и аристократичнее некуда. И тут — такой оазис простолюдия среди королевского величия. Окружающие возмущены, а мне стыдно. А Дмитрию Валентиновичу, кажется, всё равно.

Ему плохо.

Я вывела из себя психотерапевта.

Надеюсь, кто-нибудь поставит мне за это памятник.

Или даст награду. Например, «самому неизлечимому пациенту».

Или: «самому заразному шизофренику».

Или: «укротительнице психотерапевтов».

В общем, что-то в этом роде.

Додумайте сами.

С дальнего угла ресторана к нам уже потянулся официант. Такой красивый парень, лет под тридцать, высокий, темноволосый, в белой рубашке и чёрных брюках, отглаженных так, что, кажется, о стрелки можно порезаться. У него большие красивые глаза, волевой подбородок, широкие плечи. Мой типаж, как говорят. Я бы с ним переспала. Прямо сейчас. Если бы не мужик, который сидит напротив меня, кормит свой подбородок и шмотки лазаньей, орёт и стучит кулаком по столу. Официант подходит и спрашивает:

— Позвольте поинтересоваться, у вас всё в порядке?

Я говорю:

— Да-да, всё хорошо. Мы позовём, если понадобитесь.

А Дмитрий Валентинович говорит:

— Принесите счёт.

Как, уже?

Ненадолго же его хватило.

Я спрашиваю:

— А как же наш сеанс?

— На хер сеанс! Сеанс окончен. И этот сеанс был последним. Больше не звони и не приходи. Считай, что ты здорова. Потому что таких, как ты, лечить бесполезно.

Вот какой ответ я получила. От своего лечащего врача.

Он резко встаёт из-за стола. Скидывает полотенце, лежавшее у него на коленях, на стол. Прямо в тарелку с лазаньей, часть которой как раз сейчас у него на подбородке, на рубашке и в нагрудном кармане. Он достаёт из внутреннего кармана своего белого пиджака бумажник, вытаскивает и кладёт на стол несколько тысячерублёвых купюр. Разворачивается и собирается уйти.

Я — гениальный провокатор. Надо этим воспользоваться. Надо это ему показать.

Я говорю:

— А за вас, думаю, и браться не стоит. Безнадёга.

Вы когда-нибудь были на корриде? Там, где безбашенные парни дразнят бешеных быков?

Я не была.

Но как-то видела по телевизору.

Так вот, сейчас, кажется, я попала в шкуру матадора. Зря я это ему сказала.

Рожа психа-терапевта из нервно-возмущённо-недоумевающей вдруг превращается в свирепую. Он весь покраснел. Я бы даже сказала, побагровел. Я не шучу, он действительно очень похож сейчас на быка. Такого бешеного, готового порвать меня на куски. Только дай ему до меня добраться. До моего лица. До моего тела.