Дмитрий Дмитрий - Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

А. М. с гордостью разведчика сказал, что оделся очень просто, чтобы сойти за русского. Я оглядел его, попросил повернуться. Клетчатая рубашечка — сразу видно, что не турецкий ширпотреб, брюки тоже скромненькие, но отменного качества, ботиночки из мягкой кожи — видно, какие они удобные. Но самой главное — выражение лица! Его не переменишь, русским после шестидесяти лет, проведенных в Англии, не сделаешь.

В музее Римского-Корсакова его сразу распознали и заставили платить специальную повышенную цену за билет для иностранцев. И везде в нем сразу узнавали иностранца. Он удивлялся: «Я же хорошо говорю по-русски! Я — русский человек!» Даже послушник в Александро-Невской лавре, который сидел в будке, потребовал заплатить 70 рублей как за иностранца. Услышав в ответ хорошую русскую речь, вышел, оглядел Анатолия Михайловича, взглянул вопросительно на меня, я из озорства сказал, что это самый русский человек во всем Петербурге, и он махнул рукой: «Ладно, идите так!»

На площади Александра Невского поставили конную статую Святому Благоверному князю. Немного топорно, нет тщательности, как в конных статуях прошлых времен. И там, где древко копья соприкасается с боком лошади, уже появилась ржавчина. Это не «лепил и отливал барон Клодтъ». Тут кто-то «стучал и колотил», а кто-то «пилил». Сейчас, говорят, без пилки ничего не делается.

Были на речной и автобусной экскурсиях — восторг! Начинаешь с особой силой любить свой город после того, как покажешь его гостю.

Анатолий Михайлович сказал, что англичане опасаются ездить в Россию. Они привыкли страховаться против нападения грабителей и воришек, но российская милиция не знает английского и не в силах составить протокол, который нужен для представления в страховую компанию. Ругал туалеты. Хвалил наш развивающийся капитализм — всё стало лучше, можно говорить на любые темы, чище, чем в Лондоне, черных пятен от жвачки на панели гораздо меньше. Сказал, что в Лондоне много русских, но это люди иной философии, чем русские в России — норовят ухватить побольше, интересуются льготами, в голове щелкает калькулятор — неприятные люди. В Англии неплохо относятся к Абрамовичу — называют «господин Челси». Сказал, что Абрамович и к чукчам неплохо относится — дарит им разные вещи…

— Возможно ли в Британии, чтобы губернатор или мэр жил в другой стране и оттуда руководил деятельностью региона? — спросил я.

— Нет, это невозможно, — убежденно сказал А. М.

13 октября 2005 г. Финляндия, Иматра.

Конгресс по сближению культур — так называется наш маленький форум.

Всего сто километров от Зеленогорска, а лес — ухоженный, телеграфные столбы стоят по вертикали, заборы не падают, мусора не видно. Нет ничейной земли — она вся финская, общая, родная для них. У нас тоже родная, но — ничья.

В начале форума местный чиновник от культуры посетовал на русских, которые повадились шуметь в Финляндии, ведут себя грубовато и доставляют беспокойство тихим законопослушным финнам. Растет, дескать, напряжение в финском обществе по этому вопросу. Потом и другие финны подудели в ту же дуду.

Я решил сделать маленькое напоминание. Выйдя на трибуну, в шутку сказал, что молодежи лучше покинуть на время зал, т. к. вспомню лихую молодость их отцов и это может слегка подорвать авторитет предков. Чиновники в президиуме насторожились. Молодежь, наоборот, радостно заерзала и заулыбалась.

Я сказал, что соседские отношения следует рассматривать в динамике. Например, мое детство прошло с образом сильно пьющих финнов. Они приезжали в Ленинград и пили так дико, что мы были убеждены: в Финляндии — сухой закон. А сейчас положение улучшилось, финны уже не ассоциируются в сознании петербуржца с пьяным визгом и хрюканьем. Сейчас финнов можно встретить уже в Эрмитаже и других музеях. Теперь некоторые русские запоздало наносят ответный удар ниже гуманитарного пояса — приезжают в дивную страну Суоми, пьют по полной программе и громко разговаривают. Можно даже сказать, кричат и хрюкают. Финны, естественно, кривятся, им это дико. Но надо понимать: и русский Иван, и финский Тойво не прочь убежать от жен и постучать в барабан на чужой территории. Это вопрос не культурологический, а бытовой.

Молодежь в верхних рядах шевелилась и переглядывалась: им, похоже, не верилось, что их отцы и деды могли так лихачить. Или, наоборот, одобряли своих предков за улётное поведение в молодости.

У соседей всё должно быть по-соседски, и не может быть правых и виноватых, тут идет сотрудничество, повторил я слова руководителя семинара.

Еще я сказал, что русская литература некоторым образом обязана сдержанной красоте финской природы — многие русские писатели любили подолгу жить на дачах в Финляндии, где хорошо работалось. Всё!

Мне похлопали. Хорошо, что не побили.

18 октября 2005 г. Германия, Франкфурт-на-Майне,

гостиница «Анна».

Прилетели вчера из Питера на книжную ярмарку. Писателей четверо: Илья Штемлер, Николай Коняев, Андрей Константинов и я. Остальные — издатели и книготорговцы.

Писатели приехали создавать положительный образ Петербурга, знакомить зарубежных читателей с лучшими образцами петербургской литературы. Выделяется Андрей Константинов, автор «Бандитского Петербурга» и других криминальных романов, после которых наш город назвали криминальной столицей. Подарил мне книгу, открываю наугад: «Таких друзей — за х… да в музей!», говорит один герой другому. Доброе начало, сразу видно, что дело происходит в культурной столице, которая славится своими музеями. Не просто куда-нибудь на три буквы посылают, а интеллигентно, в музей. О чем я и сказал Андрею. Он нахмурился. Полистал книгу дальше — диалоги, как в рукописях начинающих. Многословие, канцелярит. Петербург — лишь декорация для криминальных историй. Константинов — председатель союза журналистов СПб. Читал его первую книгу — «Журналист», о Южном Йемене, достаточно интересная. А эти не понравились.

Стенд готовил Дом Книги. На полках, как всегда, — яркие образцы петербургской литературы: латиноамериканец Паоло Коэльо со своими бесчисленными романами, Дэн Браун, автор романа «Код да Винчи», американец, книга «Евреи и секс» и прочая галиматья, вроде книг Института сайентологии. Что это за институт — не знаю, но душок смрадный.

На московском стенде познакомился с Петром Алешкиным, писателем и издателем («Голос»).

Он сказал, что давно знает меня, так как на Родосе прочитал мою книгу «Автопортрет». Сейчас он организовал группу молодых писателей-неореалистов — «Группа 17». Он с тамбовскими корнями, подарил мне книгу своей прозы «Лагерная учительница».

Попросил портье переселить меня в другой номер, с телефоном. Прихожу — мне дают другой ключ, объясняют, где мое новое жилище. Все вещи перенесены с фотографической точностью: иконку св. Блаженной Ксении Петербургской поставили в центре стола, клетчатый носовой платок положили под подушку, тапочки — ровно в том месте у шкафа, где они и стояли. Номер точно такой, как был, только с телефоном. А мне удобнее звонить домой, и Ольга мне может позвонить.