Дмитрий Дмитрий - Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

…Я догнал ее у турникета губернаторского коридора, и попросил не принимать сказанное на свой счет — просто такая распространенная фигура речи. Она со сдержанной яростью глянула на меня через плечо: «Я и не принимаю. Знаем, читали классиков…» И пошла быстро по ковровой дорожке. И я понял — приняла на свой счет и не простит.

18 марта 2006 г.

Моя статья в «Невском времени»:

Петербургу, который возводился на виду у всей Европы, еще в первые десятилетия его жизни был прилеплен ярлык «города на костях». Он порожден записками иностранных послов и с годами превратился в стереотип, который присутствует в сознании людей и распространяется в литературе о Петербурге. Иностранные источники оставили нам количество погибших — от 50 до 300 тысяч человек. Споры о том, были ли жертвы, или смертность была естественной в условиях строительства города, не утихают до сих пор. ‹…›

Но даже если принять на веру, что за четыре месяца при строительстве земляного варианта Петропавловской крепости «погибло едва ли не сто тысяч человек», как указывается в воспоминаниях одного европейского дипломата, то встает вопрос: где погребли эти сто тысяч мертвых душ? Простите за арифметику в таком деликатном деле, но 100 тысяч погребенных, если хоронить вплотную, — это 20 гектаров, 40 футбольных полей! Где эти баснословные поля петровских захоронений? Кто их обнаружил в тесном пространстве города? А ведь «иностранные обозреватели» называли цифры и в 300 тысяч погибших! Это более половины самого большого в мире Пискаревского мемориального кладбища!

Поэтому третья группа — ученые-археологи — разводят руками: нет на территории Петербурга следов массовых захоронений! Есть отдельные находки в районе Кронверка, Шуваловского дворца, есть подхоронения на допетровских деревенских кладбищах в центральных районах города, но значительно большего найти не удается…

26 марта 2006 г.

Пришел из Андреевского собора.

Сказал отцу Константину, что телевидение создает новую религию. Конечно, сказал он, уже создали. Масоны отдыхают. Завтра объяви, что все должны идти в церковь — утром яблоку негде будет упасть. Скажи из телевизора, что храмы нужно разрушить — камня на камне не останется.

Советовал читать Авву Дорофея и отца Игнатия Бренчанинова, образовываться.

Отец Константин хлопочет о постройке церкви Святой Ксении Блаженной на Петроградской стороне, где она жила до смерти своего мужа и часто обитала потом, назвав себя в его честь Андреем Петровым.

О. Константин: «Бывает — сидит тихий человек, не декларирует, не выступает, не возмущается, а мимо него ручеек не протечет, не пропустит…»

«Винчестер хороший, большой — батюшка постучал себя пальцем по лбу, — а что толку, чему он служит? Интеллигенты — страшные люди: они поклоняются не Богу, а интеллекту», — отец Константин, бывший доктор.

30 марта 2006 г.

Был на вечере памяти Виктора Конецкого в Инженерном замке (в Военно-морской библиотеке). На вечер как частное лицо пришел Сергей Иванов, министр обороны, с которым я вступил в небольшую полемику о мировоззренческих корнях Виктора Викторовича.

Конецкого сделали блокада, флот, Ленинград. Это его университеты. Всё, что он видел заграницей, ложилось на эту юношескую матрицу жизни. Конецкий придерживался девиза, который был в ходу у флотской молодежи: «Зачем служить хорошо, если можно служить отлично». Моряки, ходившие в 70-е годы с Вик Виком по Северному морскому пути, говорили, что писатель был человеком государственным и горячим, случалось, тряс за грудки чиновников в студеных портах, мешкавших с разгрузкой завоза для полярных и таежных поселков, сам лез в ледяную воду, помогая после вахты разгрузке.

Увидел на полотне В. В. кипарисовую ветку, которую я привез ему на Новый 2000 год. Таня рассказала, что В. В. очень любил эту ветку и историю, связанную с ней. Поскольку ветка от священника, бывшего русского моряка, то ценил ее вдвойне. Татьяна верила, что пока ветка стоит, В. В. будет жив. Она ухаживала за ней и убрала только после смерти Виктора Викторовича, когда ветка высохла и рассыпалась.

Конецкий в обмен на ветку подарил мне тогда коралл и ракушку — сказал, что коралл дарится на счастье.

Написал об этом вечере заметку в «Литературку».

5 апреля 2006 г.

В «Невском времени» вышло:

Любой школьник скажет, что место, где Петр собирался заложить Санкт-Петербург, было чрезвычайно пустынным, сырым, болотистым, холодным, почти необитаемым. И в подтверждение этого факта прочтет известные строки Пушкина из «Медного всадника». ‹…›

На самом деле невская дельта никогда не была гиблым местом, и город закладывался не «назло», а после обстоятельных исследований и обсуждений, в том числе с иностранными фортификаторами. Да и что может быть гибельного в хорошо обжитой, плодородной дельте реки, где испокон веку жили люди, ловилась рыба, шумели леса, пасся скот, а на зеленых огородах желтели подсолнухи? Наводнения? Так Амстердам вообще лежит ниже уровня моря… ‹…›

Из «Поденного журнала» государя за май 1703 года известно, например, что на месте нынешней набережной Лейтенанта Шмидта лес стоял стеной. Лоси, зайцы и медведи, в изобилии водившиеся в этих таежных дебрях, как и собственно лесной мотив, запечатлены в шведских и русских названиях островов: Лосиный, Заячий, Березовый… Да и само описание строительства города дошло до нас в «лесной» терминологии: «леса рубились», дороги «прорубались», а в последующие годы «порубки леса запрещались». На реке Охте, например, стоял шведский лесной склад с лесопилкой, а петровские мастера устроили на нынешней Стрелке Васильевского острова ветряные мельницы, с помощью которых пилили бревна на доски. Впору задаться вопросом: что больше приходилось делать — валить лес или осушать болота?

При таком обилии леса пушкинский «приют убогого чухонца» вполне мог оказаться добротным бревенчатым домом с высокой кирпичной трубой, скотным двором и баней.

Теперь о голоде и климате. Да, сладких булочек с чаем в постель работным людям не подавали. Ананасы, как говорится, не каждый день. Но откуда взялся голод на стройке века под личным присмотром государя, если учесть, что рожь из Приневья кораблями возили в Швецию?

Начнем с конца. Вспомним, как урожайны были чухонские хутора в более близкие к нам времена. Известно, что немногословные чухонцы, жившие на Выборгской стороне, до самой революции развозили на маленьких лошадках по Петербургу молоко, масло, сметану, маленькие пупырчатые огурцы, зелень, морковку, гремели бидонами на черных ходах, неспешно торговались с кухарками. Петербургские рынки были завалены продуктами, так сказать, местного производства: мясом, птицей, сыром, творогом, яйцами, рыбой, зайчатиной, клюквой, сушеными грибами, горохом, овощами, зерном…