Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)

В стороне от заставы виднелось несколько фанз. Пока наши товарищи раскладывали продукты и готовили еду, мы с Виктором Терлецким подошли к одной из них. Из первой фанзы выскочила собака и, поджав хвост, скрылась в кустах. Мне стало любопытно, отчего собаки здесь не лают и не бросаются на людей, как везде. На что Виктор, недолго думая, ответил:

– А какой смысл ей на тебя бросаться? Она же видит, что у тебя на поясе в кобуре лежит «ТТ». Хозяина ее дома нет. Кто же сможет по-настоящему оценить ее преданность и верность? И потом, она все же рассчитывает, что ей, голодной, что-то может перепасть от нас.

По разбросанным вещам в хижине можно было сделать заключение, что хозяин поспешно ушел или его «ушли». В углу валялся разбитый глиняный кувшин – из тех, в которых крестьяне хранят кукурузу, гаолян, чумизу, бобы. Очаг разрушен. Прислонившись к стене, стоял гроб. Вероятно, хозяин приготовил его для себя, но решил еще пожить и, спасая жизнь, бросил домину японскому врагу. Весь день мы провели в заброшенной деревне. К вечеру устроили привал в бамбуковой роще и развели костер...

Отец любил разжигать костер. В воскресные дни мы часто уходили с ним в лес. Хорошо в предрассветный час шагать босиком по пыльным, извилистым тропинкам среди холмов и оврагов, покрытых кустарником держи-дерево или ежевикой, под звон жаворонков, скрип кузнечиков и свист сусликов. Привал. В котелке бурлит кипяток. Начинается процедура засыпки кукурузы в котелок – мы готовим мамалыгу. Иногда печем картошку, иногда поджариваем шампиньоны, собранные у подножия гор. Дым свечей идет вверх. Кругом тишина,все живое попряталось в тень. Отец давно уже спит, а я, как зачарованный, растянувшись на земле и заложив руки под голову, гляжу в небо. По небу, как по голубому морю, плывут причудливые белые облака. Как интересно строить догадки: кто за кем гонится, кто кого догоняет, куда они плывут? Все расплывается, и я сплю крепким сном на теплой земле.

Соседний с Тифлисом район – Кахетия. В этих местах и «промышлял» отец, меняя наши носильные вещи на кукурузную муку, зерно. В Кахетии кроме грузинских, татарских сел попадались и русские. В одну из таких деревень – Бадьяуры отец и определил меня к зажиточному мужику Силиверстову Тихону Ивановичу.

Как он договорился с моим будущим хозяином и сколько я должен был получать за свой труд – я не знал. Напоследок он заверил меня, что дядя Тихон – хороший человек и что я должен его во всем слушаться. Сам хозяин пообещал, что никто не посмеет меня обидеть. На прощание отец поцеловал меня и со словами: «Если будет трудно или что-либо случится, сразу напиши мне» – ушел.

Интересно! Кому я мог писать?!! До ближайшей почты на станции – десять километров. Что я мог написать, когда не имел ни копейки денег на конверт, бумагу, марку. Мое состояние было ужасным. В первый раз я попал к чужим людям, да еще в качестве батрака, в одиннадцать лет. Я забрался в конюшню и заплакал горючими слезами навзрыд, как будто мне было три или четыре года. Я был напуган и обижен несправедливостью отца. Хорошо еще, что в тот тяжелый для меня день с утра шел дождь и не надо было выезжать в поле. Так в слезах я и заснул в яслях вместе с лошадьми.

На меня как на рабочую силу ложился на первый взгляд небольшой объем работы – сидеть верхом на одной из лошадей передней пары и править ими, чтобы косилка шла по борозде вплотную к пшенице. Ну и, конечно, уход за лошадьми. А это значит, кормить, поить, пасти, чистить.

Хозяин часто бывал пьян. Даже во время работы он умудрялся доставать на ходу из ящика, где хранились инструменты, бутылку водки и после каждого круга скошенного хлеба заряжаться из горлышка. Тут солнце, мой друг, начинало припекать ему голову, и дядя Тихон валился с копыток долой. Я распрягал коней, путал им ноги и пускал пастись. Когда солнце склонялось к западу, наш Иванович просыпался и, как ни в чем не бывало, объявлял:

– Ну, Сидорка, хватит нам работать. Пора пообедать и немного отдохнуть.

Я разжигал огонь. В подвешенный котелок с водой засыпал пшено, клал картошку и заправлял салом.

Трещит костер, а ему в сумерках вторят перепела: «спать-пора», «спать-пора». Это перепел приглашает свою подружку к себе на ночевку. Посвистывают жаворонки и другая степная птица. Лошади в темноте подходят ближе к костру, продолжая степенно жевать и пофыркивать.

Хозяин раскладывает снедь на полотенце – домашнюю свиную колбасу, овечий сыр, пирожки с различной начинкой, соленые и свежие огурцы, помидоры, лук, чеснок, сало и соль. К этому времени кулеш уже готов. Дядя Тимоша, так я его называл, наливает в кружку водку и с заискивающей улыбкой протягивает ее мне:

– Слушай, работничек, может, глотнешь маленько?

Я отвечаю:

– Что вы, дядя Тимоша, это же водка?

– Ну и что же? – продолжает он.

– Да как же, ведь ее пьют одни только пьяницы.

– Ну вот, выдумал что!

Он медленно начинает тянуть водку, только кадык его ходит вверх-вниз. Опорожнив кружку, он сильно кряхтит, плюется, чихает, охает, сморкается, утирая выступившие на глазах слезы. Потом отправляет большой соленый огурец в рот и еще долгое время всхлипывает, как будто плачет от страшной боли и страдания. Но в конце концов приходит в себя, растирает рукой грудь возле сердца и заплетающимся языком произносит:

– Черт, какой дьявол ее выдумал, проклятую! Слава Кахетии! Слава нашей деревне Бадьяуры! Не будь Кахетии, не было бы такой дешевой водки и вина.

Наевшись, дядя Тимоша отдает мне остатки пищи. Я ем и оставляю про запас.

Луна уже взошла, так что можно различить стоящие копны хлеба, пасущихся лошадей, косилку на борозде, похожую на избушку на курьих ножках. Бурьян перекати-поле, если всматриваться в него долго, превращается в причудливые, зловещие фигурки. От этого становится немного жутковато, дрожь пробегает по спине. Хочется придвинуться к огню. Лошади разбредаются на кормежку, и мне приходится идти за ними, чтобы подогнать ближе к ночлегу. И так до самого утра, пока проснувшийся на рассвете хозяин не заставит меня запрягать, и пойдет изнурительная езда на коне до самого вечера. На ягодицах нет живого места, и я ерзаю на лошадиной спине, за что от хозяина мне опять попадает.

В августе погода испортилась: зарядили дожди. Прикинув, что ненастье затянется надолго, дядя Тимоша уехал в деревню. Я остался один в поле сторожить лошадей, косилку и телегу. Перед отъездом он наказал:

– Ты, Сидорка, хорошенько смотри за скотиной и имуществом, а я пришлю к тебе своего сына Ваську в помощь, кстати, он привезет и харчи.

К тому времени, кроме буханки хлеба, другой еды не осталось. Прошел день, другой, а посланца все нет и нет. Погода хуже некуда – хлещет косой дождь с ветром. По утрам и вечерам – холодные туманы. Все промокло. На мне нет сухого места. Я, как смог, подтянул брезент и смастерил под телегой что-то вроде шалаша. Лошади и те встали мордами по ветру, не пасутся. Наконец к вечеру третьего дня объявился хозяйский наследник со сворой собак.