Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)

Дневное «цзинбао» застало нас, когда мы с Леной играли во дворе. Мама что-то гладила на веранде. Неожиданно, разом, все китайцы из нашего дома повыскакивали во двор. Сгрудившись, они застрекотали на своем канареечном языке и начали тыкать своими пальцами-палочками куда-то вверх. В воздухе происходило нечто необычайное. Казалось, совсем близко от нашей ограды и довольно низко в небе метались два самолетика, как две осы – кто кого ужалит. Пули дождиком сыпались прямо на нашу клумбу. Быстро выскочив, мама забрала нас домой, не позволив толком ничего рассмотреть. По пугливости, хотя и не хочется в этом признаваться, я шла впереди своей сестренки. Я тотчас полезла под кровать. «Подкровать» – место, куда я обычно попадаю во время грозы и всяких других страшных событий. Мама и Лена продолжали смотреть в окно. Любопытство победило. Справившись со страхом, я присоединилась к ним. В небе появился дымок. Черный дымок от одного падающего самолета. Мне даже показалось, что я слышала крики летчика, его перебранку, наподобие наших семейных, с американским врагом. Китайцы еще не скоро возвратились в дом, долго и по-особому горестно покачивая головами, как их божки. В тот день американский пилот сбил китайского героя. Отец вспоминал, что обучение китайских летчиков летному мастерству – дело трудное. При показе, как обращаться с пулеметом, некоторые из них тотчас выпрыгивали из самолета на парашюте – «подкровать». Несколькими подобными случаями, произошедшими у него на глазах, отец был просто поражен.

В свободные от военных действий часы я люблю рассматривать китайских фарфоровых божков. Какие они все-таки славные, в складочках, наверное, сладкоежки. Улыбаются. Сидят на корточках, довольные, брюшками в десять колбасок. Я вообще на все люблю смотреть подолгу. Наш повар за это зовет меня «профессор», а Лену – «купеза», что значит купчиха. Хотя она ничего не продает и не меняет, а если я с ней начинаю меняться картинками либо лоскутками, то обмен всегда происходит в мою пользу. От пребывания в Аньдуне и близкого соседства с желтолицыми братьями я переняла еще надолго привычку тыкать во все указательным пальцем... и легкую кишечную инфекцию.

Лучшими из лучших событий жизни нами безоговорочно признавались дни рождения. У нас с сестрой – один на двоих. В Китае они проходили по-особенному. В тот день, вернувшись с работы пораньше, папа (ну, он конечно, кто еще?) объявил, что нам на день рождения кто-то (не сомневаюсь, главный смеющийся божок) прислал подарки, закопав их на зеленой полянке. Пора ехать на поиски, за нами пришла машина. Радостно хихикая, мы карабкаемся на высокую ступеньку «виллиса». А вот и сопка. Я уже веду поиски. Это так же легко, как искать грибы. Пока мы ничего не находим. Отец как-то подсказывает, незаметно подводит к кусту. И вот у меня в руках мягкий петрушка, на голове – колпачок с бубенчиками. Лена нашла куклу. Потом я – зайца. Потом снова я – упитанного кота с настоящей шерсткой, зелеными пуговичными (непременно их поковырять!) глазами и ушками с кисточками. Праздник продолжается целый день. В сумерках по тропинке к дому потянулись делегации китайцев, и не с пустыми руками. Кланяясь, они сначала проходят в кабинет отца, а следом с поклонами и поздравлениями – к нам, ставя перед каждой по чемодану. Отщелкивать замки и откидывать крышку, казалось, огромного чемодана – уже событие. Из чемодана с почтением изымаются лакированные круглые шкатулки одна в одной, бамбуковые зонтики и веера, маленькие рикши с запряженными в них обезьянками, игрушечный гарнитур мебели из черного дерева, инкрустированный перламутром секретер с серебряными ключиками и замочками – настоящий шедевр. И последнее чудо: из одного из чемоданов враскоряку выбирается огромный целлулоидный пупс-негритенок, нам с «купезой» – по пояс. Поделить его оказалось невозможно. Он был ничей. Оттого-то, вероятно, уже в Москве его легко передарили в другую семью, где был маленький ребенок.

Подарки от отца перепадали не только нам. Мы едем по проселочной дороге. Внимание отца привлекает одноэтажное строение. Притормаживаем. Снаружи – обыкновенный сарай. Внутри – доска и столики, наподобие парт. Это – школа. Нам интересно. Мы с Леной усаживаемся на скамейки, в это время отец что-то пишет на доске. У него, как всегда, моментально родилась идея праздника. На этот раз он решил устроить его для местных «филиппков». Шофера быстро отослали домой, и вскоре он вернулся, нагруженный яблоками и шоколадом. На каждый столик отец выложил по кучке гостинцев. Мы с сестрой сидим спокойно, мы не ревнуем. Было бы несправедливо, если бы все доставалось только нам одним. Пора на выход. Школьная доска провожает нас белеющей надписью на славянском языке. Не ошибусь, если предположу, что это был привет из страны Ленина и Сталина. Производить неожиданный эффект и удивлять было потребностью отцовского сердца.

Отец был на дружеской ноге со всеми музами. Сидор Васильевич замечательно рисовал, танцевал, пел. Грузинские выходы – отдельный разговор. Очень тонко вел даму в танце. Разумеется, это он научил меня танцевать в паре с шести лет. Импровизировал на пианино, показывал фокусы, пел. Голос, правда, был не самый сильный, но если хором начиналась песня номер один в нашей семье:

где каждый «вечер» крепко припечатывался к столу его кулаком, то исполнял он ее с такой душой, что и голос откуда-то появлялся. Далее шли его любимые арии: «Ты взойди, взойди, моя заря», «О, дайте, дайте мне свободу!». Отдельно, задушевно и только на грузинском языке, запевалась «Сулико». И, вливая прямо-таки неизбывную тоску, завершал он свой репертуар длинной балладой о Байкале и каторжнике:

Под особое настроение отец часами просиживал за нашим «Циммерманом», за которым мы с сестрой томились над этюдами Гедике. Брандербургско-слюсаревские концерты начинались серией гулко-звучных аккордов, бравшихся с чувством и достаточно громко, поочередно по крайним сторонам клавиатуры, практически за ее пределами. Бам! – Динь! Бам! – Динь! Бам! Бам! Бам! Так что соседки, выходившие на следующее утро на площадку за кефиром и творожком (тогда по домам разносили молочные продукты), почтительно осведомлялись у мамы:

– К вам, Тамара Петровна, композитор приехал?

Причем отец даже не догадывался о том, что после «ми» идет «фа», не говоря уже о том, что где-то гуляет «ре-диез». Другое дело я. Я уже знала гаммы. Но умение перечислить их от «до» до «до» так и осталось вершиной моей музыкальной деятельности. Занятно проходили экзамены в музыкальную школу. Мы жили тогда в Свердловске и ходили в первый класс. Детям из такой семьи, как наша, было положено по статусу музыкальное образование.