Арсений Данилов - Adrenalin trash

Светлую часть субботы удалось умело израсходовать. Марина сходила с мамой на рынок, убралась в своей комнате, помылась и сделала еще много дел, нужных и полезных. Кроме того, она еще не отошла от вчерашнего приключения, и перерыв в получении сильных эмоций был кстати. Вечером, перед ужином, она вышла прогуляться и выкурить пару сигарет. Никотин испортил аппетит, и, вернувшись с прогулки, ужинать Марина не стала, изрядно напугав маму.

Настоящим испытанием стал вечер. Часы, разделявшие ужин и отбой, девать было некуда. Сначала она по инерции включила компьютер, но потом вдруг испугалась обнаружить в чате Диму. Или не обнаружить. Читать совсем не хотелось. Возникшее желание перебрать в памяти подробности вчерашней встречи было непонятно. Отсутствие грубой привычки, которая расставила бы указательные знаки на тропинках Марининой души, вызвало нерешительность. Марина не знала, стоит предаваться воспоминаниям или нет. В общем, после почти шестидесяти минут мучений в компании поющей женщины с башкирским именем Марина избрала хорошо отработанный человечеством способ избавления от страданий — она отправилась в родительскую комнату, чтобы погреться у голубого экрана в компании вяло переговаривавшихся мамы и папы. Монтень весь вечер просидел у нее на коленях. По счастью, после сеанса удалось быстро заснуть.

Суббота задала общее настроение потянувшейся за ней семидневке. Светлая часть суток уничтожалась с помощью неотъемлемых прав и обязанностей — можно было сходить на рынок, в институт или даже парикмахерскую, чтобы подровнять челку. Можно было приготовить обед, сдать папины бутылки или выкурить пару сигарет во время прогулки вокруг пруда. Трудности начинались вечером, когда приходило ожидание. Сидя перед телевизором, Марина постоянно просила папу, присвоившего себе монопольное право на пульт дистанционного управления, сделать звук потише. Папа слушался далеко не всегда. Это было неприятно, но гораздо неприятнее было то, что он прекрасно понимал причину Марининых просьб и однажды с раздражением сказал:

— Да услышишь ты телефон, не психуй.

Как обычно, предложение «не психовать» вызвало обратную реакцию. Марина сказала что-то обидное и убежала в свою комнату. Уходить из квартиры она не решалась по вполне понятным причинам, и, даже когда Светка позвала ее в гости, Марина ответила подруге отказом. Далось ей это нелегко — очень хотелось наконец посидеть на девической кухне, чувствуя себя наравне с остальными. Впрочем, это желание удавалось в какой-то мере удовлетворять во время бесед в институте.

Марина поняла, что для успешного преодоления возникшего кризиса нужно найти некие ориентиры. Беседовать на эту тему со Светкой не хотелось, слишком жалко было расставаться с только что приобретенным ореолом серьезного успеха. Привлекать на помощь мамин опыт Марина тоже не стала. Впрочем, в некотором роде она все-таки обратилась к помощи мамы. После долгих раздумий Марина взяла почитать один из маленьких романов, стоявших на книжной полке в родительской комнате. Роман назывался «Судьба и сердце». На картонной обложке неизвестный оформитель изобразил пышноволосую блондинистую красавицу, утопавшую в объятиях полуобнаженного мускулистого мужчины. Раньше Марина не читала такие книги, ее пугало казавшееся неизбежным возникновение мучительного чувства зависти. Теперь такие страхи стали беспочвенными.

Первые страницы принесли очередное и уже совсем неуместное разочарование. Действие книги разворачивалось в девятнадцатом веке, когда не было ни телефонов, ни красивых машин, ни тем более Интернета. Однако умный человек — а Марину, конечно же, нельзя было назвать дурой — всегда найдет точку приложения древнего опыта к изменившимся условиям. Поэтому Марина стала читать дальше, тем более что такое чтение оказалось неплохим средством сжигания времени. Она не пропускала даже абзацы, заполненные непонятно подробными описаниями костюмов, природных явлений и различных меню. Упорство принесло успех.

«И потянулись такие долгие и мучительные дни, недели, месяцы ожидания.

Элен ждала. Она не знала, во что ей лучше облачить свое ожидание. Какой наряд лучше подойдет этому чувству, в котором и сладость минувших встреч, и горечь нынешней разлуки, и острота предвкушения. Ожидание мучило и как-то странно радовало Элен.

Она решила превратить ожидание в увлекательную игру. Когда за окном разыгрывалась непогода, холодный ветер бросал в оконное стекло пригоршни дождевых капель и растущие рядом с домом деревья царапали ветками крышу, она пыталась представить себе, что сейчас делает и чувствует Патрик. Ее богатое воображение легко рисовало темный, освещенный только несколькими кострами лагерь, где королевские стрелки отдыхают после сражения, чистят амуницию и тихо разговаривают об оставшихся дома невестах. Она отчетливо представляла себе Патрика, сидящего чуть в стороне и с обычной ироничной улыбкой слушающего беседу. Он наверняка не принимал в ней участия, а если и приходилось отвечать на вопросы товарищей, то отделывался ничего не значащими фразами.

Когда дождь прекращался, но небо оставалось затянуто серой вуалью облаков, Элен начинала думать о предстоящей встрече. С замиранием сердца она представляла, как выйдет на продуваемый ледяным морским ветром причал и увидит входящий в гавань Эдинбурга корабль. Как она, сгорая от нетерпения, будет смотреть на крутящихся вокруг портовых служащих, как бросят с борта толстые канаты, подтянут поскрипывающий корпус корабля к причалу и как по сходням, непременно первым, сойдет Патрик, как всегда, в безупречном мундире, со сверкающими орденами на широкой груди.

Когда же выдавался такой редкий солнечный денек, Элен позволяла себе погрузиться в теплые воспоминания. Сидя в гостиной рядом с тетушкой Полли, державшей на коленях шитье, она вспоминала первую встречу, вспоминала запах роз, подаренных тогда Патриком, легкий аромат шампанского, исходивший от его губ, звон выпавшего из ее пальцев бокала. Когда же приходило время ложиться спать, Элен поднималась к себе, медленно раздевалась, не прибегая к помощи служанки, залезала под одеяло и снова уносилась в будущее. Почти не дыша, она представляла себе, как это будет в первый раз, она представляла себе его прикосновения, его запах, слова, которые будут срываться с его губ в эту волнующую минуту, и подкрепляла работу воображения проворными движениями пальцев».

Последние строчки обескуражили Марину. Она тоже иногда совершала пальцами проворные движения, но это действие, во-первых, никогда не было связано для нее с мыслями о ком-то конкретном, а во-вторых, приносили не столько удовольствие, сколько стыд и разочарование, явно неведомые красавице Элен.