Георгий Давыдов - Крысолов

И хотя задумывались такие радения на средневековый лад (вспомните рижское Братство черноголовых, существующее с 1498 года) и, соответственно, женщины были бы неуместны — но — новая эра! новая эра! — женщин привозили с собой, чтобы демонстрировать вроде новых запонок или пахучей бутоньерки. Кто скажет, что это не женская роль? Ольге роль даже нравилась. Булен в июльское утро ее именин протянул на пухлых ладонях шарики жемчужного ожерелья с вживленной в середину монистой из красного золота. Нет, он презирал парижские ювелиры. Мамино. И Ольга, конечно, смогла оценить. Она удивлялась, как хорошела ее (признаемся) подвядшая кожа под буленбейцеровыми жемчужинами. Нет, не буленбейцеровыми. Из рода Иваненков (фамилия матери). И, между прочим, девичья фамилия баронессы Врангель. Родство, впрочем, сочеталось туго, как и застежка на ожерелье. Но Булен все равно сиял от такого родства. «Отдай мне должное, — недовольно сопел он, когда Ольга ставила под сомнение данную генеалогию, — я совсем не болтаю об этом. И Петру Николаевичу ни разу об этом не напоминал». — «Ты же, собакин, никогда не встречался с Врангелем!» — «Почем знать, почем знать…»

Главное, повторяем, в другом. В ожерелье она хорошела. И, как заметила Ольга, это обстоятельство приятно волновало не только ее мужа (да, мужа). «Интересно, — думала Ольга, доброжелательно перебирая глазами костюм и детали лица у барона Николя, — интересно, он знает глагол „нагрузиться“?» И вопрос этот был не праздный: барон Николя непристойно вперялся в Ольгу именно благодаря выразительному глаголу. А чего, спрашивается, ради собирать землячества? Конечно, пели-пили-пели-пили….

Барон Николя нагружался, смотрел на Ольгу (хоть бы на госпожу Кукинсон по соседству взглянул, что ли, — это новая подруга графа Фриго, любителя экстравагантных женщин), смотрел, повторяем, на Ольгу, стекленел глазами, делал легкий кач вперед и скольжение локтем со скатерти (бесподобна его аристократическая улыбка! — думала Ольга — да, любой конфуз он затирал улыбкой), — но самое удивительное то, что спустя неделю, когда она столкнулась с Николя в пассаже Зи-Зи, он ее не узнал. «Вот, — выдохнула Ольга, — гадина».

Впрочем, ума у нее оказывалось достаточно, чтобы в следующее раденье остзейцев не флиртовать с Николя. Она только считала, сколько качей ей навстречу он сделает, сколько раз соскользнет со стола. Кстати, все происходило так же и тогда, когда Николя притащился на встречу остзейцев с полуподругой — серой на вид селедкой, не постеснявшейся при такой комплекции обнажить селедочное декольте. «Да, — думала Ольга, — я теперь знаю, что такое баба. Я — баба: потому что я разглядываю других баб и отмечаю, где и сколько у них не хватает». Николя с двусмысленной печалью ухаживал за своей селедкой — удивительное умение — так ловко двигать руками, — ведь смотрел он все время на Ольгу, на Ольгу, на Ольгу.

А ей что? С Буленом она, во всяком случае, не вегетарианствовала. Даже удивительно, что при таких блюдах у них не вышло детей (американцы, правда, после растолкуют ей причины). «Но, кстати, — сказала Ольга в лифте, где барон Николя исхитрился с ней проехать наедине с седьмого этажа на первый, — но кстати, — сказала Ольга, когда Николя неожиданно цепко сжал ее за руки и провел-таки губами прямо над жемчугом — Ольга не могла не захихихать — гадких месье она давно не боялась, а щекотно в самом деле было. — Но, кстати, — сказала она, чуть его толкнув в стенку лифта, — мой муж не только мужчина, который мне весьма нравится…» — Однако не продолжила, поскольку продолжил Николя: «…ноудивительнычевек!». И, щелкнув по-офицерски каблуками, наклонил голову. Выйдя из лифта, Ольга не могла не обернуться: барон так и стоял, склонив голову, а белая прядь грустно свисала со лба. «Да, прав сумасшедший Адольф, — удивилась Ольга неожиданности сопоставления, — есть нордическая раса». Значит, какой это год? Неужели 1938-й? Да, он тогда позвонил.

Илья позвонил — ну, конечно, он всегда был жаворонком! — в пять минут одиннадцатого, 4 апреля. Спросите: кто же спит в такое время? Весь счастливый Париж. В том числе и горсточка русских.

«Ашете ву ле пуасон давриль?» [5] Вы покупаете апрельскую рыбку? (фр.). — сказала трубка. Нет, она не узнала голоса. Во всяком случае, сразу. И отозвалась как телефонистка — ни горячо, ни холодно — мало ли остолопов никак не угомонятся с первоапрельскими шуточками — «Нон!» [6] Нет (фр.). — но не бухнула трубку. Вернее, хотела бухнуть, а почему-то остановила перед рычажками.

Так бывает, когда вдруг все замедляется — почему так бывает? — она подняла трубку обратно, сон ушел вдруг, и спросила туда, в черноту: «Ки ет ву?» [7] Кто вы? (фр.). Он засмеялся.

Значит, получается, есть счастливые дни? Счастливые, да. Булен устроил русский пир в «Прожорливом кролике». Илья только тыкал пальцем в тарелки и смеялся — неужели такое бывает? (Он уже начал отъедаться в Берлине, но не по ресторанам же…) Булену, впрочем, не очень было до смеха. Он говорил задушевно, что, конечно, знаком с продуктовыми трудностями Московии (следопыты и об этом порассказали), но чтоб пирожки с визигой перевелись! Илью такая наивность вдвойне забавляла: да, Феденька, такого слова ты не отыщешь в новом словаре профессора Ожегова, хк, хк! (Нехорошо что-то закашливается — хмурилась Ольга). Впрочем, нет, слово имеется — но с миленькой пометкой — устаревшее. Как «архиерей», или «городовой», или, допустим, «риза». Поэтому теперь не пьют до положения риз. Булен хлопал глазами. Ольга почти зло шипела — вот и тема тебе для новой статьи. Ты пишешь? — Илья чуть удивился. Нет — ответила за Федора Ольга — он больше… Булен нарочито помычал. Ну, конечно, — Ольга не думала таить — Феденька не скажет тебе, красному подданному, как он готовит тут диверсантов, чтобы вашу счастливую жизнь без визиги сделать еще счастливее. Что говорил Илья? Я и не думаю туда возвращаться. Что меня держит? Родители? Хуже им все равно не будет. Сестра? Прочно сменила фамилию. Жена? Нет. Дети? Само собой, тоже нет. Высокое чувство родины? Он ничего не сказал. Работа? Ну, у меня никогда не будет такой лаборатории, как в Германии. И потом — невыносимо, когда какая-нибудь правоверная крыса с полномочиями стоит у тебя за спиной. Ну, а если стычка Германии и России? Уеду — беспечно сказал — в Англию. Францию ведь немцы враз скушают. А вы куда? Теперь их черед был промолчать. Ольга тебя все время жалеет, — сказал Булен и получил остроносый удар в щиколотку туфелькой. Жалеет, — продолжил он торопливо, — потому что считает, что ты витаешь в своих научных заоблачных далях, а в жизни ничего не смыслишь (второй удар). Илья засмеялся. — Оля права.