Марьяна Романова - Солнце в рукаве

– Как ты могла?! Столько дней скрывать от меня? Я больше никогда не смогу тебе верить! Ты понимаешь, никогда! – Ее лицо, покрытое тонким слоем дорогой золотистой крем-пудры, некрасиво покраснело. Вспотевшей пятерней Марианна нервно провела по челке. Она была не похожа на себя саму, и это было страшно.

Да еще и ребенок устроил китайский цирк в Надином животе. Казалось, она только что чувствовала у ладони крошечные бугорки его выпирающих пяток, и вот уже она гладит вроде как голову, а потом опять пятки. А может, это все ей кажется, потому что с пространственным воображением у Нади всегда было туговато.

Марианна вела себя как жена, уличившая мужа в интрижке с хорошенькой продавщицей галантереи. В какой-то момент в потоке ее речи даже проскользнуло: «Я верила тебе столько лет, лучшие годы моей жизни!», будто она участвовала в водевиле, написанном спившимся и отчаянно лажающим сценаристом.

Надя пробовала активировать логику подруги.

– Марьяш, но ведь ничего между нами не было… Я жутко жалею, что не сказала тебе… Но Борис мне здорово помог, как психолог. Поверь, никакого романа у нас никогда не намечалось. Я бы не смогла так с тобой.

Но разве у извергающегося вулкана есть логика?

За пятнадцать минут извержения Надя услышала о себе многое: и то, что дружить с нею можно лишь из жалости, и что, конечно, ревновать к такой, как она, бессмысленно, и что Марианна всегда была паровозом, а Надя – прицепившимся к ней вагончиком, а вагончик, как известно даже детям, не самоходен, так что без нее, Марианны, Надя – пустое место, пустое место, пустое место.

Помнила ли Марианна о том, что «пустое место» – волшебный пароль, как джинна из бутылки вызывающий из недр Надиного подсознания серую вуаль тоски? Может быть, и помнила. Надя много раз рассказывала ей о бабушке, в детстве – с обидой и подступающими слезами, позже – с попыткой шутить. Но Марианна всю жизнь была настолько зациклена на себе самой, что информацию о других усваивала дозированно. Например, каждый год забывала поздравить Надю с днем рождения. Никогда не помнила, что у Нади аллергия – вплоть до отека Квинке – на арахис. Зато могла ни с того ни с сего сказать: «А помнишь, как в седьмом классе тебе нравился некто Петя и ты писала ему записочки? Представляешь, вчера встретила его на улице, он превратился в жирное чудовище, так вот радуйся, что у вас тогда не сложилось!» И Надя не сразу, но вспоминала, что и правда, был какой-то Петр, учился двумя классами старше, относился к Наде, разумеется, как к безликой мелюзге, и над знаками ее внимания безобидно подтрунивал.

В тот вечер она вернулась домой – вернее, в свой новый, условный дом – с тяжелым сердцем. Борис, конечно, сразу понял, что случилось, и с расспросами не приставал. Они со Светланой поужинали вдвоем, а для Нади оставили на столе тарелку картошки, жаренной с лисичками.

А ночью Надя все ворочалась, не могла уснуть. В комнате было светло – полнолуние.

– Ты медуза, Надя, – сказал однажды Борис. – Желейная медуза, которая плывет туда, куда несет ее волна, и у которой даже нет красивых ядовитых щупалец.

Пили чай на остывающей веранде. Солнце сначала было красным и круглым, как в мультфильме, а потом и вовсе утонуло за чужими покосившимися дачками.

Светлана испекла шарлотку с грушами – такую нежную, что Надя, поклявшаяся на джинсах сорок четвертого размера, что больше она ничего калорийнее огурца в рот не возьмет, съела четыре куска.

А у Светы и Бориса – любовь, возродившаяся как птица Феникс. Вот она – стряхивает пудру серого пепла с цветных еще влажных перышек, поводит твердым клювом и удивленно оглядывается по сторонам.

Утром, когда они собирали упавшие яблоки в эмалированные миски с отколовшейся эмалью, Света призналась, что это не подарок судьбы, а многократно отыгранный сценарий. Так бывает всегда.

– Я знала, что так будет, – с улыбкой призналась Светлана, и не было в этом никакой нарочитости, позы. В движениях – размеренное спокойствие, яблоки одно за другим аккуратно отправляются в миску. – Разве что это самый затянувшийся его роман. Раньше были интрижки.

– Но неужели тебе не больно? – удивлялась Надя. – Я просто слишком хорошо помню, как это было…

– Как было что? – прищурилась Света.

– Как я просыпалась в поту, как проверяла его мобильник, как мне впервые рассказали о его интрижке и какой ненужной и никчемной я себя почувствовала… – Она поежилась, несмотря на то что солнце было таким же горячим и ласкающим, как минуту назад. – И когда я узнала, что у него девушка… а я беременна. И я считала, что я в безопасности, что беременность – это как талисман…

– Вся разница между нами в том, что я никогда не обольщалась, – Света вздохнула и покачала растрепанной белокурой головой. – Мне нравится любить настоящих людей, а не придумывать их… Пойдем чайку выпьем, я тебе подробнее объясню.

Они переместились на веранду. Стояли последние дни бабьего лета, небо было бело-голубым, а пчелы жужжали так безмятежно, словно время остановилось. Света разлила по пиалам прохладный зеленый чай, высыпала на блюдечко клюкву в сахаре. Надя, проглотив одну, подумала, что она и сама стала как эта клюква. Снаружи припорошена напускной благодатью, ходит и улыбается, даже шутит, даже метко иногда, а внутри – горько-кислая, что в общем-то типично для уроженки темных болот. Света же похожа на медовое яблоко – цельная и свежая.

– Понимаешь, мало кто умеет любить настоящих людей. Мы с Борей об этом много говорили. Одна из его любимых тем. К нему в центр в основном приходят так называемые влюбленные.

– Так называемые? – усмехнулась Надя.

– Да невротики обычные, расплодилось их… Сами не понимают, чего хотят. Обижаются на жену за то, что она не похожа на мать. А когда им это разжевываешь, обижаются уже на психолога… Была вот недавно девушка одна, после попытки самоубийства. Хрестоматийная история. Двадцать лет. В юности была фанаткой Джонни Дэппа, фотографии собирала. И влюбилась в университете в мальчика, у которого была такая же стрижка. А он – в нее. С жутким скандалом уехала из родительского дома, они стали жить вместе. У нее родители консервативные. А через полгода он обрился наголо. В йога-клубе посоветовали. И с тех пор все пошло не так. Ссоры, сплошные недовольства. Девочка в депрессии. И в какой-то момент она дошла до ручки и шагнула в окно. Хорошо, что этаж – третий. Сломала позвонок и два ребра – можно сказать, отделалась легким испугом. Начали разбирать потом по косточкам и пришли к тому, что он перестал быть ее идеалом. Когда она встретила его, поверила, что идеалы существуют, а когда он обрился наголо – до нее вдруг дошло, что он – суррогат, имитация.

– А почему ты говоришь, что случай хрестоматийный? Девочка-то на всю голову больна.