Эдуард Тополь - Любовь, пираты и... (сборник)

А наутро они уезжают, эти киношники, и, конечно, прихватывают с собой Сюзанн Лампак. Никто и не заметил, когда она успела с тем патлатым спутаться и что он ей наобещал – наверняка наобещал сделать из нее кинозвезду. Вы не знаете, почему все бабы хотят стать кинозвездами и готовы ради этого бог знает на что? Почему им так обязательно крутить на киноэкранах своими попками перед всем миром?

Короче, факт остается фактом – смылась Сюзанн Лампак в Нью-Йорк вместе с этими киношниками. И если все только покачали головами и повздыхали, то для Кэрола Виндстона это стало настоящей трагедией. Он порвал киношный чек, ушел в лес и ревел там, как раненый лось, и волком выл – все зверье поразбежалось от страха.

Целую неделю не было Кэрола в Редстоуне, и никто не знал, идти его искать или нет, может, он там, в лесу, так озверел, что сунешься, а он на тебя волков или кабанов напустит. А сезон-то не охотничий, и отстреливаться не сможешь…

А через неделю Кэрол, небритый, хмурый и исхудавший, снял в банке все свои деньги – четыреста с чем-то долларов, – побрился у Сэма-парикмахера, надел свой выходной костюм, сказал своей матери «Гуд бай!» и с небольшим чемоданчиком в руке сел в проходящий через Редстоун автобус «Грейхаунд» – «Гончий пес». Мальчишки на автобусной остановке пробовали пристать к нему, чтобы он еще насмешил их как-нибудь, но Кэрол таким медведем рявкнул на них, что они разбежались.

Так и отчалил Кэрол Виндстон из Редстоуна. И куда бы вы думали? В Нью-Йорк! Да, представьте себе: Кэрол Виндстон, Простофиля, Рохля, Мешок с овсом, Поросячья задница, Пугало и Недотепа поехал в Нью-Йорк, чтобы стать знаменитым артистом и найти свою Сюзанн.

В четыре утра самолет из Оклахома-Сити прибыл в JFK, аэропорт имени Кеннеди. Кэрол Виндстон – в дешевом, но приличном костюме от «Биг бразерс», побритый и решительный – вышел из аэровокзала в новую жизнь. Пассажиры разъезжались на своих машинах и на такси, а на автобусной остановке висело объявление, что автобусы бастуют. Кэрол в нерешительности топтался на тротуаре – тратить деньги на такси было для него непривычно, да он и не знал, сколько это стоит, после автобуса «Грейхаунд» и самолета компании «Юнайтэн» у него в кармане оставалось всего 18 долларов.

И тут его подобрала Линда.

Линда, проститутка-мулатка, медленно катила в стареньком красном кабриолете вдоль тротуара, миновала знакомых копов в полицейской машине, увидела Кэрола, опытным взглядом опознала в нем реднека и сельского простачка и, вопросительно улыбаясь, сбавила ход.

– В Нью-Йорк? – спросила она, поравнявшись с Кэролом.

– Да, – сказал он.

Кивком Линда пригласила его в машину.

И Кэрол, привыкший в нашей сельской местности к тому, что подвезти попутчика – дело бесплатное, простая вежливость, обрадованно забросил к ней в машину свой чемоданчик и сел рядом с Линдой.

Линда лихо вырулила на хайвей и повезла в Нью-Йорк очередного клиента. Уже начинался рассвет, и впереди солнце высветило небоскребы Манхэттена. Нижняя, грязная часть города была еще укрыта предрассветным туманом, и только панорама сияющих стеклянных небоскребов парила над этим облаком, как мираж. Кэрол, как зачарованный, смотрел на это видение.

– Первый раз в Нью-Йорке? – спросила Линда.

– Да… – тихо сказал Кэрол.

При въезде в Манхэттен был туннель под Ист-Ривер, а перед туннелем – будки кассиров, которые брали деньги за проезд.

– Дай мне десятку, – сказала Линда Кэролу, хотя на табло было написано, что проезд стоит три бакса.

Кэрол не спорил, отдал ей десять долларов. В конце концов, она же тратится на бензин, а бензин из-за инфляции, кризиса и президента Картера стал очень дорогой – 95 центов за галлон!

В Манхэттене Кэрол вертел головой налево и направо, поражаясь небоскребам, гигантской неоновой рекламе, потокам машин в такую рань – и вообще всему. А Линда привезла его к себе, в крохотную студию в старом доме без лифта на 43-й улице.

– Раз уж я должна тебе десятку, выпей чашку кофе, – сказала Линда, как говорила всегда этим простодушным провинциальным реднекам, завлекая их к себе.

И Кэрол доверчиво поднялся к ней с чемоданом, а она тут же отправила его принять душ с дороги, и Кэрол вообще повеселел – он кричал ей через дверь, что, вот, он боялся ехать в Нью-Йорк, а оказывается, это прекрасный город, и люди тут прекрасные – не успел он приехать, а его уже и в машине до города подвезли, и кофе предлагают, и…

Тут он вышел из душа и увидел Линду в таком коротеньком и просвечивающем пеньюаре, что у него дыхание остановилось.

В постели, в самом начале их страстных объятий, Линда мельком спросила, есть ли у него деньги, и Кэрол сказал, что, конечно, есть – целых восемь долларов!

Линда выгнала его в ту же минуту – он даже не успел одеться. Швыряя ему брюки и туфли, она кричала, что она профессиональная проститутка, а не какая-нибудь шлюха, и что ее еще никто так не обманывал, как этот красошеий идиот. Нет денег – нечего приезжать в Нью-Йорк, сидел бы в своей Оклахоме и курам зады ощипывал, а то приезжают тут нашармачка! Думаешь, тут легко? Деньги на Парк-авеню валяются? Она из-за него рабочий день потеряла! Линда даже заплакала от злости, и Кэрол хотел утешить ее, сказать, что он обязательно принесет ей деньги, пусть не плачет, но она и слушать не стала, спихнула его с лестницы, а чемодан оставила у себя в залог. Вот принесет он ей сорок долларов, тогда и получит свой чемодан, Нью-Йорк дураков учит!

А утро было уже в разгаре, люди потоком шли на работу, и Кэрола понесло этим потоком в центр, к Таймс-сквер. Но через пару шагов он почувствовал, что не может идти – Линда прервала их любовь в самый острый момент прелюдии. И теперь у Кэрола так болело в паху, что ноги не передвигались. Наклонившись вперед, держа руки в карманах и успокаивая там боль, Кэрол с трудом добрел до Таймс-сквер и сел на скамейку.

А Нью-Йорк начинал свою обычную летнюю жизнь, и эта жизнь вокруг Кэрола была удивительна. Сначала он услышал черного саксофониста, который всегда играет у Таймс-сквер на своем бронзово-золотом саксофоне. Потом возле входа в паблик лайбрери, публичную библиотеку, зазвучал диковинный круглый ксилофон, а на эстраде Таймс-сквер, собирая прохожих, заиграл джаз-оркестр. Потом какие-то черные ребята стали что-то танцевать прямо на тротуаре 42-й улицы.

А вокруг никто этому не удивлялся, все шли праздным потоком, гуляли, завихряясь у магазинов и уличных музыкантов и фокусников, катили на роликовых коньках и ехали на велосипедах, в такси, в кабриолетах и даже в конных пролетках. Они ели хот-доги и бананы, несли на плечах громыхающие джазом транзисторы, целовались посреди улицы – Кэрол до того обалдел от этой увертюры своей нью-йоркской жизни, что забыл о боли в паху, купил себе хот-дог и ел, шагая по Манхэттену и глазея по сторонам. На Парк-авеню бастующие водители автобусов раздавали прохожим листовки и кричали что-то в мегафоны, а по 42-й улице шла красочная детская демонстрация во главе с католическим священником. Дети скандировали, что они требуют закрыть на 42-й порнокинотеатры и открыть здесь Диснейленд.