Алексей Никитин - Маджонг

Это гармоничное и почти бесстрастное перемещение фигур от столика к столику напоминало работу механизма, но лишь до того момента, когда в зал вошла официантка с подносом в руках. Она несла борщ, графинчик с водкой, за графином можно было разглядеть какое-то мясо и горячие овощи, аппетитно выложенные на большом блюде. Все это сочное великолепие с грохотом и звоном обрушилось на каменный пол, едва лишь официантка увидела пистолеты в руках двух мужиков, выходивших из зала.

Наверное, официантке следовало немедленно закричать, потому что Пистон, подчинившись инстинкту использовать неожиданные повороты ситуации в свою пользу, немедленно, едва не сбив официантку, бросился в ноги Понтам, свалил того и попытался разбить ему голову рукояткой своего пистолета. Липа попытался пнуть Пистона по печени, но удар не вышел.

Выстрел в небольшом замкнутом пространстве оглушил всех. Липа и Понты, Пистон и Рыба тут же вскочили на ноги и на долю секунды замерли посреди зала.

Стрелял кто-то из них, но времени выяснять, кто же именно, не было. Быстро, тихо, по одному они ушли из «Ольжиного», и их джипы тут же сорвались с мест, чтобы скрыться в черной снежной ночи.

В «Ольжином» все замерло. В наступившей тишине Регаме вдруг подумал, что если Господь, даровавший когда-то людям Слово, вдруг решил лишить их этого дара, то Он выбрал самый подходящий момент.

Тишина перерастала в глухую, сковывающую немоту и становилась невыносимой.

Кто-то должен был что-то сказать. Кто-то должен был хотя бы откашляться.

— Что там у вас? — громко спросил бармен из соседнего зала. — Упало что-то?

И словно в ответ пронзительно и противно закричала официантка.

— Ну раз вы так, то я тоже пойду на Большую игру, — Старик Качалов раздал камни и сделал первый снос. — Семь бамбуков. Бойтесь теперь меня, лемминги, ибо я страшен.

— У них тут что-то странное происходит, — не услышала Качалова Сонечка. Она сидела лицом к залу и могла хорошо видеть передвижения Липы и Понтов.

Толстый Барселона и Качалов, сидевшие к залу боком, оторвались от своих камней и, повернувшись, увидели, как Рыба протягивает сигареты Понтам, а тот наводит на Рыбу пистолет.

— Ого, — тихо сказал Толстый Барселона. — Надеюсь, это у него зажигалка.

— Не думаю, — так же тихо ответил Старик Качалов.

— Что там? — без особого интереса поинтересовался Зеленый Фирштейн, сидевший к залу спиной. Он аккуратно расставил камни и собирался дать бой всем: Сонечке и Барселоне с их запредельно дорогими Большими играми, Старику Качалову с его неожиданно взыгравшим желанием победить, самой этой жизни, дурацкой и неудачной. У Фирштейна намечалась неплохая комбинация камней, и он был готов к генеральному сражению: — Твой ход, Сонечка.

— Всем спасибо, мы сейчас уходим. Провожать не надо, — раздалось из глубины зала.

«Что за пижоны», — с раздражением подумал Зеленый Фирштейн. Ему мешали играть.

Он решил повернуться к залу, только когда с грохотом упал поднос с борщом и мясом для Сонечки и кто-то из отчаянно молотивших друг друга на полу Пистона и Понтов случайно зацепил ногой его стул.

Зеленый Фирштейн так и не увидел ничего из происходившего в зале. Случайная пуля, выпущенная неизвестно кем во время драки, прошла его шею насквозь, и он тут же ткнулся лицом в стол, залив кровью Стену и снеся аккуратно расставленные камни, которые могли бы принести ему еще один сыгранный маджонг.

Толстый Барселона, Зеленый Фирштейн, Старик Качалов и Сонечка, как и прежде, играют в маджонг по субботам. Но собираются они теперь не в «Ольжином», а дома у Сонечки и Толстого Барселоны. За те несколько месяцев, которые Зеленый Фирштейн провел в больнице, у них появился общий дом. Старик Качалов по этому поводу заметил, что если тренд сохранится, то скоро они выкупят свою старую коммуналку и вернутся в Десятинный.

Еще у Старика Качалова появилась привычка шутить над Зеленым Фирштейном. Новым знакомым он представлял его как человека, которому пуля попала в голову, но жизненно важных органов не задела.

После перестрелки в «Ольжином» война Рудокоповой и Батюшека закончилась неожиданно быстро и тихо, словно обе стороны поняли, что зашли за черту, переходить которую не следовало, и благоразумно решили отступить. Не исключено, что какие-то особенные слова сумел сказать им Брайан Стоун, хотя вернее предположить, что сочинение московского почтового чиновника их просто не интересовало. Что бы он там ни сочинил.

Какое-то время спустя Регаме удалось собрать копии всех документов из архива и опубликовать их. После этого немедленно вспыхнула новая война, она велась в прессе, в интернет-блогах, в студиях телеканалов нескольких стран. Она была даже более яростной, чем Первая Гоголевская война киевских коллекционеров, но обходилась уже без подрывов автомобилей воюющих сторон, без стрельбы и кровопролития.

Враждующие стороны разделились на три партии. Первая отстаивала права Ходосейко на третий том «Мертвых душ» и предлагала всем признать и оценить талант украинского дворянина, который не зачах и сумел развиться даже в душной атмосфере имперской России. Вторая партия не сомневалась в авторстве Гоголя, приводила очень вольно истолкованные результаты графологической и лингвистической экспертиз и призывала «не множить самозваных гениев», а детальнее изучать наследие Гоголя. Была и еще одна партия, считавшая, что третий том написан группой московских славянофилов, друзей Гоголя, которые рассчитывали издать окончание «Мертвых душ» после смерти писателя под его именем. Этому в архиве тоже находились косвенные подтверждения.

Новый спор, как и предыдущий, не закончился ничем, и каждая из сторон до сих пор убеждена в своей правоте.

Города Семипалатинска на карте мира больше нет.

Приятного аппетита (укр.).

Украинский союз промышленников и предпринимателей.

Цилиндро-конические танки. Огромные емкости, по которым пивзавод можно с первого взгляда отличить от ликероводочного, например. В ЦКТ бродит пиво.

Жидкость с исключительно мерзким и очень стойким запахом. Бутылка меркаптана — это очень много. В ничтожных количествах — несколько молекул на куб — меркаптан добавляют в природный газ, у которого нет своего запаха.