Юстейн Гордер - Таинственный пасьянс

Я с нетерпением ждал пробуждения папашки. Он обалдеет, когда увидит Дорф при дневном свете. Дорф был типичным игрушечным селением. Между высокими, покрытыми снегом горами на двух-трёх узких улочках было несколько лавок. Когда я взлетал вверх, мне казалось, что я сморю вниз на деревню в Леголенде. Постоялый двор размещался в белом трёхэтажном здании с розовыми ставнями и множеством крохотных окошечек из цветного стекла.

Мне уже надоело качаться на альпийских качелях, но тут вышел папашка и позвал меня завтракать. Мы вошли в помещение, которое, без сомнения, было самой крохотной столовой на свете. Там с трудом помещались четыре столика, и, словно этого было мало, мы с папашкой оказались единственными постояльцами. Рядом со столовой находился ресторан, но он был закрыт.

Я понял, что папашку мучают угрызения совести за то, что он проснулся позже меня, и поэтому попросил к завтраку вместо альпийского молока стакан лимонада. Папашка сразу согласился и за это потребовал себе "viertel". Название звучало таинственно, но то, что налили ему в бокал, подозрительно напоминало красное вино. И я понял, что дальше мы поедем не раньше завтрашнего утра.

Папашка сказал мне, что мы остановились в "Gasthaus". Эго слово означает "гостиница", или "постоялый двор", но, если не считать окошек, это заведение ничем не отличалось от обычного пансионата. Назывался этот постоялый двор "Красавчик Вальдемар", а озеро — Вальдемарским озером. Если я правильно понял, и то и другое было названо в честь одного и того же Вальдемара.

— Он нас надул, — сказал папашка, сделав глоток своего подозрительного напитка.

Я сразу догадался, что он имеет в виду карлика. Наверняка его звали Вальдемаром.

— Мы дали круголя? — спросил я.

— Круголя? Отсюда до Венеции ровно столько же, сколько от той бензоколонки. В километрах, конечно. Это значит, что расстояние, которое мы проехали после того, как спросили у него дорогу, мы проехали напрасно.

— Вот чёрт! — воскликнул я. Из-за того, что я много времени проводил с папашкой, мой язык уже почти ничем не отличался от языка заправского матроса.

— У меня осталось всего две недели отпуска, — сказал он. — А мы не можем рассчитывать на то, что встретим маму, как только въедем в Афины.

— Тогда почему бы нам не поехать дальше уже сегодня? — спросил я — мне хотелось найти маму не меньше, чем ему.

— А с чего ты взял, что мы не поедем дальше сегодня?

Я даже не стал отвечать, а просто показал на его "viertel".

Он захохотал. Он смеялся так громко и звонко, что толстуха тоже засмеялась, хотя и не понимала, о чём идёт речь.

Я пожал плечами. Мне совсем не нравилось, что мы только едем-едем и нигде не живём , поэтому я не стал протестовать. Однако я не понял, действительно ли он думает, что придёт в себя, или собирается посвятить остаток дня распитию крепких напитков.

Папашка начал рыться в нашем "фиате". Ночью, приехав сюда, он достал из машины только зубные щётки.

Когда мой босс перестал рыться в машине, мы с ним договорились совершить долгую прогулку. Хозяйка постоялого двора показала нам гору, с которой открывался особенно красивый вид, но считала, что путь туда и обратно займёт у нас слишком много времени, ведь было уже за полдень.

И тут папашке пришла в голову счастливая мысль. Ибо что делает человек, которому хочется спуститься с горы, не поднимаясь на неё? Он спрашивает, нельзя ли доехать до вершины на автомобиле! Хозяйка ответила, что доехать на автомобиле наверх, конечно, можно, но, если мы доедем туда на автомобиле, а спустимся пешком, нам всё равно потом придётся подняться туда пешком, чтобы забрать нашу машину.

— Мы поедем наверх на такси, а спустимся пешком, — решил папашка. Так мы и сделали.

Хозяйка вызвала по телефону такси, и таксист решил, что мы с папашкой слегка чокнулись, но папашка помахал у него перед носом швейцарскими франками, и он сдался. Хозяйка постоялого двора лучше ориентировалась в этой местности, чем карлик с бензоколонки, — таких гор и такого пейзажа мы ещё в жизни не видели, хотя и приехали из Норвегии.

Непостижимо далеко внизу мы увидели маленький пруд и вокруг него микроскопическую россыпь точек, являвшихся домами. Это были Дорф и Вальдемарское озеро.

Хотя лето было в разгаре, здесь, наверху, продувало до костей. Папашка сказал, что мы находимся над уровнем моря выше, чем самая высокая гора у нас дома, в Норвегии. Мне это понравилось, но папашка был разочарован. Он признался, что затеял эту поездку в горы только потому, что надеялся увидеть отсюда Средиземное море. Думаю, он также надеялся увидеть отсюда, чем мама занимается в Греции.

— В море я привык к противоположному, — сказал он. — Там днями и часами можно было стоять на палубе, не видя на горизонте земли.

Я попробовал представить себе, что чувствует человек, который не видит земли.

— На море лучше, — сказал он, как будто прочитав мои мысли. — Без моря я всегда чувствую себя взаперти.

Мы начали спускаться с горы. Тропинка виляла среди лиственных деревьев. И здесь тоже пахло мёдом.

Один раз мы легли отдохнуть. Папашка закурил сигарету, а я вытащил свою лупу. Муравей полз по небольшой палочке, но он не пожелал останавливаться, поэтому я не сумел как следует его разглядеть. Тогда я стряхнул муравья на землю и стал рассматривать палочку. Под увеличительным стеклом она выглядела очень забавно, но ума мне это не прибавило.

Неожиданно в листве послышался шорох. Папашка вздрогнул, словно испугался, что здесь, наверху, мы можем встретить кровожадных бандитов. Но это оказалась всего лишь невинная косуля. Она постояла, глядя нам в глаза, и снова скрылась в лесу. Я взглянул на папашку и понял, что они с косулей одинаково испугались друг друга. С тех пор я всегда думаю о папашке как о косуле, но сказать об этом вслух, естественно, не решаюсь.

Хотя папашка и выпил за завтраком "viertel", он чувствовал себя весьма бодро. Мы побежали вниз по склону и остановились только тогда, когда обнаружили на полянке среди деревьев целую батарею белых камешков, лежащих рядком. Им наверняка было несколько сот лет, все они были гладкие, круглые и не больше кусочка сахара.

Папашка остановился и почесал в затылке.

— Как думаешь, они здесь выросли? — спросил я.

Он отрицательно помотал головой.

— Здесь пахнет христианской кровью, — сказал он.

— Разве не странно украшать камнями поляну в лесу, так далеко от людей?

Он ответил не сразу, но я понял, что он согласен со мной.

Чего папашка терпеть не мог, так это когда он был не в силах объяснить то или другое явление. В таких случаях он напоминал мне Шерлока Холмса.

— Это похоже на кладбище, — сказал он наконец. — Каждому камешку отмерено своё место в несколько квадратных сантиметров…