Доминик Смит - Прекрасное разнообразие

Он стоял надо мной, а я лежал, уткнувшись лицом в землю и вдыхая запах прели. Кинолента в моей голове пополнилась новыми образами: вот Поуп Нельсон в последний раз отпивает пиво из банки; вот лесовоз уже навис над нашим пикапом; вот сильная кисть Поупа сжимает пивную банку. Подошли отец и мама, совершенно ошеломленные. Мама сняла свой свитер и обернула его вокруг меня. Потом велела отцу сходить за доктором. Я сел, осматриваясь. Отец спешил к больничному зданию. Сначала он быстро шел, потом побежал. Вельветовый пиджак оказался прекрасным камуфляжем, и временами фигуру отца было невозможно различить среди деревьев. «Интересно, видел ли я когда-нибудь, как он бегает?» — спросил я сам себя.

Немного погодя он вернулся с врачом. Все склонились надо мной, и зеркальце на лбу доктора на секунду ослепило меня.

— Натан, ты меня слышишь? — спросил он.

— Тут все дело в машине, — сказал отец, все еще задыхаясь.

Поупа Нельсона подбросило вверх, и он отпустил руль. Я смотрел на него. Он всплеснул руками, а потом они стали заходить ему за спину. Грузовик врезался в нашу машину под углом, и наибольшие повреждения получила задняя часть пикапа. Я видел, как Поуп взлетает, держа руки за спиной, как заключенный в наручниках. Лобовое стекло не просто разбилось, а взорвалось, разлетевшись на миллионы осколков света. Это было последнее, что я видел перед смертью. Последнее впечатление в прежней жизни: слепящее сияние перед прыжком в темноту.

Они дали мне успокоительных таблеток и все-таки отвезли на машине в Висконсин. Проснулся я уже в детской больнице Святого Михаила, в палате, где, кроме меня, находились еще трое ребят. До дому было всего двадцать миль, и родители отправились туда поспать. Я очнулся посреди ночи. Слышалось ровное дыхание больных и гудение вентиляторов на потолке. Из коридора виднелся слабый свет и доносились звуки телевизора. В последние недели я вдоволь насмотрелся передач вроде игры «Верная цена» [28] «Верная цена» (The Price is Right) — телеигра, шла в 1956–1965 гг. и с 1972 г. на телеканалах Эн-би-си и Эй-би-си; участники должны угадать цену товара. и сериалов вроде «Чипс» [29] «Чипс» (CHiPs, California Highway Patrol) — полицейский телесериал, шел в 1977–1983 гг. на канале Эн-би-си; приключения патрульных мотоциклистов в Калифорнии. и «Любовная лодка». [30] «Любовная лодка» (The Love Boat) — комедийный телесериал, шел в 1977–1986 гг. на канале Эй-би-си; действие происходило на круизном теплоходе. У нас в доме никогда не было телевизора, и теперь я смотрел все подряд как завороженный. Я забывался не только от слов, но и от неонового света экрана. Отец терпеть не мог телевидения. «Просто фотоны носятся туда-сюда в вакуумной трубке…» — говорил он. Но пока я был в больнице, он разрешал мне смотреть все, что я хочу. Видимо, с его точки зрения, больным и выздоравливающим, в силу присущего им некоторого отупения, простительно заниматься всякой чепухой.

Я вышел в коридор размять ноги, одеревеневшие от долгого сна. На мне снова была пижама: пока я спал под воздействием валиума, кто-то переодел меня. Детская больница в Висконсине показалась мне симпатичнее мичиганской. На стенах висели репродукции с видами альпийских озер, туманных морских берегов и занесенных снегом хижин. Стены были выкрашены не белой, а небесно-голубой краской. На столах у дежурных сестер стояли лампы в виде Микки-Маусов. И пахло здесь не так противно: лимоном и лавандовым мылом, а не аммиаком и операционной.

Я прошел мимо стола, за которым дремала молоденькая медсестра. Коридор заканчивался небольшой комнаткой, где стоял на подставке цветной телевизор, а перед ним располагались два ряда пластиковых стульев.

Я включил телевизор, сел на стул, поджав под себя ноги, и стал смотреть. Сначала я увидел человека, водившего указкой по карте штата Висконсин. С запада на восток по ней двигалась облачная масса, которую прорезали красные стрелки.

— Завтра утром ожидаются порывистые ветры, — говорил человек, — а после полудня возможны ливни. Не забудьте положить зонтик в багажник.

Слово «порывистые» было белым и скучным, как восковой шар. Я смотрел на то, как шевелятся губы синоптика, и чувствовал, что мог бы заметить малейшее несоответствие между их движением и звуками.

Прошло несколько дней. Я установил, что медсестра на ближайшем к моей палате посту засыпает каждую ночь. В десять тушили свет, я ждал еще час, а потом тихонько выскальзывал в коридор. Обычно я смотрел новости и прогноз погоды, однако иногда добавлял к ним еще старый вестерн или комедию — не важно какие. Музыкальная заставка к викторине «Опасность!» [31] «Опасность!» (Jeopardy!) — телевикторина, идущая с перерывами с 1964 г. на каналах Эн-би-си и Синдикейтед. казалась мне последовательностью голубых дисков. Алекс из комедии «Семейные связи» [32] «Семейные связи» (Family Ties) — комедийный сериал, шел с 1982 по 1989 г. на канале Эн-би-си. говорил какими-то платиновыми волнами. Голос Билла Косби [33] Косби Билл (р. 1937) — комедийный актер. превращался в ряд ярко-синих шаров. Когда я переключал каналы, цветные фигуры и звуки накладывались друг на друга. Документальные фильмы превращались в рекламные ролики и ковбойские драмы, детективные шоу переходили в кулинарные передачи и гангстерские фильмы. Переключение каналов, как квантовая физика в сочетании с джазом, изменяло природу времени. В момент переключения с одного канала на другой передачи смешивались друг с другом. Голоса мелких рэкетиров в фетровых шляпах пятном накладывались на какую-нибудь викторину, и создавалось впечатление, что эти бандиты пытаются обманным путем получить денежный приз или путевку на Бермуды. Телевидение есть не что иное, как сон в коме: лишенный логики, ирреальный, в котором поток образов зависит от введенных пациенту препаратов. Глядя на экран, я был готов и в самом деле поверить, что вся эта агрессия против моих органов чувств на самом деле представляет собой сон старика, которого везут куда-то на каталке. Он накачан разными растворами и находится под общим наркозом, и образы в его сознании каким-то образом просачиваются на голубой экран.

В дневное время я проходил различные испытания. Среди прочего меня заставляли читать журнал «Тайм», и я заметил странную вещь. Чтение очень напоминало процессы слушания или припоминания, но кое в чем от них отличалось. Слова и отдельные буквы имели строго определенную форму; все они жили своей жизнью. Так, слово «гореть» напоминало мужчину с усами и прямой осанкой. «Жалеть» было плоским и прямоугольным, чем-то вроде серого плавающего окна. «Безопасный» оказалось чем-то основательным, вроде каменного дома. Каждое из слов будто имело супруга в мире образов. Мне требовалось сосредоточиться, чтобы удержать в памяти цепочку слов, а не их россыпь и, преодолев их сопротивление, ухватить смысл целого. Иногда при чтении мне казалось, что я галлюцинирую. Я боялся вскоре обнаружить себя говорящим с большой красочной кляксой, парящей над моей кроватью.