Доминик Смит - Прекрасное разнообразие

Тоби раскачивался и морщился. Правая его рука руководила альтами и сопрано, левая, опущенная вниз, вела басовые партии — гудки, похожие на звуки фаготов и тех сирен, которыми подают сигнал пароходам во время тумана. Нам показалось, что он дирижировал очень долго, хотя на самом деле все это не продолжалось и минуты. Мы с Терезой наблюдали за ним, утратив дар слова. Машины, стоявшие позади нас на полосе, начали одна за другой выезжать на соседнюю полосу, огибая «олдсмобиль». Проезжая мимо, многие кричали и махали руками. Тоби поклонился им в пояс самурайским поклоном.

— Эй, приятель, спасибо за шоу! — крикнул один водитель. — Но машина у вас — ржавое корыто!

— Это к нему, — ответил Тоби, показав на меня.

Я помог ему спуститься на землю и сказал:

— Отличное шоу.

— Да? А мне показалось, что тенора лажают, — ответил он.

Возле нас остановился фургон, и из него вылезли двое парней в рабочих комбинезонах. На боку фургона красовалась реклама: «Перевозка в белых перчатках».

— Помочь вам с этим драндулетом? — спросил один из них, державший сигарету в углу рта.

Было не время защищать старину-«олдсмобиль», и я без лишних слов кивнул, сел за руль и поставил машину на нейтралку. Парни откатили машину на обочину.

— Хотите, вызовем по рации эвакуатор? — спросил один из помощников.

— А у вас нет в фургоне паяльной лампы? — спросил Тоби.

— Ради бога, помолчи, — попросил я его. — Да, вызовите, пожалуйста, если вам не трудно.

Оба парня вернулись в свою машину и двинулись вперед. Проезжая мимо, они даже не поглядели на нас. Смерть двадцатилетней машины не стала для них событием. Они были заняты своим делом: перевозили старинные вазы или мебель времен королевы Анны. Я вообразил, как они поднимают эти вещи своими волосатыми татуированными руками в белых перчатках.

— Похоже, машине конец, — сказала Тереза.

— Точно. Финал. Капут, — подтвердил Тоби.

— Эта машина еще переживет нас всех, — возразил я.

Мы сели в «олдсмобиль» — дожидаться, когда придет эвакуатор.

Добравшись до дому, мы с Терезой оставили Тоби с Уитом слушать, как астронавт делает свою гимнастику, а сами поднялись в мою спальню. Я не без ностальгии осмотрел обстановку комнаты, потому что твердо решил наутро избавиться от всего, что здесь находится: и от химической посуды, мензурок и термосов, и от кучи научных книжек, и от микроскопа. Все это я завтра свезу в Гудвил, одной семье, где дети любят разное шипение пузырьков и увеличение картинок, а потому родители с удовольствием купят им за бесценок научное барахло.

— Я собираюсь завтра здесь прибрать, — сказал я Терезе. — Выкину всю эту дрянь.

— Тебе помочь?

— Помоги, если хочешь.

Она плюхнулась на кровать и сказала:

— А я знаю одну женщину, которая вылечилась от рака тем, что сделала генеральную уборку у себя в гараже.

Я присел за столик, на котором стоял детский микроскоп. Увеличивал он довольно слабо. Клетки и кристаллы в его окулярах подчас выглядели аморфными коричневыми планетами.

— Что ты там делаешь? — спросила Тереза.

Она вскочила и встала у меня за плечом.

Я перебрал пачку предметных стекол с образцами разных веществ и минералов и взял стекло с дистиллированной водой. Я вспомнил, как отец заставлял меня искать под микроскопом атомы водорода, называя их воплощением Времени, потому что после Большого взрыва они образовались первыми из ныне существующих веществ. При этом мы оба понимали, что никаких атомов в детский микроскоп не увидишь. Я знал это, но старательно щурился, пытаясь разглядеть в окуляр истоки мироздания.

Я положил стеклышко с водой под микроскоп и стал его разглядывать. Оно оказалось все в крошечных пятнышках и завитушках и больше всего напоминало усеянную островами поверхность океана, если на него посмотреть с большой высоты. Я чувствовал дыхание Терезы у себя за спиной.

— На что ты там смотришь? — спросила она.

— Отец считал, что у химических элементов и их соединений есть память. История Вселенной отражается в их структуре.

— Дай посмотреть!

Я подвинулся, и она приложила глаз к окуляру:

— Ну и что это?

— Ничего особенного. Просто капля воды.

— Эти точки выглядят как камни в желчном пузыре.

Ее волосы касались моего лица.

— Ну-ка потерпи! — сказал я и выдрал один волосок. — Давай посмотрим на эту штуку.

Я положил волосок на чистое стеклышко и вложил его в микроскоп.

— У волос тоже есть память, — сказала Тереза.

— Точно! — воскликнул я, разглядывая волос. — Вижу следы употребления наркотиков.

— А ну дай посмотреть! — Она припала к окуляру и принялась разглядывать собственный волос. — Фу! Какая гадость! Веревка, а на ней какие-то волосатые отростки.

Она снова плюхнулась на кровать. Я продолжал разглядывать волос.

Спустя некоторое время Тереза спросила:

— А тебе не хочется поцеловать меня еще раз?

Я почувствовал пульсирование крови в ушах. Я оторвался от микроскопа и посмотрел на нее. Она лежала, глядя в потолок. Я поднялся, подошел и лег рядом с ней. Теперь мы оба видели перед собой Млечный Путь. Наконец она взяла мою руку и поцеловала суставы пальцев с обратной стороны.

— Супермен выведет на орбиту наши тела, — сказала она.

— У мамы в кладовке есть еще набор постельного белья с инспектором Гаджетом. [94] Инспектор Гаджет — персонаж сериалов, фильмов, мультфильмов и комиксов, полицейский со множеством встроенных в тело приборов.

Мы накрылись одеялом, и все звуки в доме куда-то исчезли. Мы долго целовались в полной тишине под защитой Супермена, потом стали снимать с себя одежду. Нам обоим было неловко, мешало и дыхание, и то и дело вырывавшиеся иронические замечания, которыми мы пытались сгладить свою неловкость. Я проделывал это впервые в жизни и страшно волновался. Кроме того, по движениям Терезы мне казалось, что она-то уже делала это раньше. Я молился, чтобы пачка презервативов, хранившаяся в шкафу, оказалась еще годной к употреблению. Потом закрыл глаза и попытался расслабиться. И тут Тереза прошептала мое имя. Это имя сразу возникло перед моим внутренним взором. Как ни странно, оно было написано размашистым и неровным отцовским почерком: натан. Такими же закорючками выглядели греческие буковки в уравнениях, таким же почерком было написано письмо Богу и сделаны пометки на полях книг о нулевой гравитации. Он не заботился ни о заглавных буквах, ни о пунктуации. Если расширяющаяся Вселенная деформирует время, то чего ради надо начинать наши имена с больших букв или отмечать на письме паузы запятыми?

Но в моем имени была зеркальная симметрия между начальным на и конечным ан. Они держали его с двух сторон, как два уголка держат ряд книг на библиотечной полке. Между ними было зажато симметричное «т», и все имя напоминало стеклянные бусы на ниточке: тесно прижатые друг к другу, они нежно поблескивали на солнце.