Рязанов Михайлович - Ледолом

Вообще-то к кошачьему народцу я издавна относился иронично-шутливо, не воспринимая их всерьёз.

Собака — другое дело. Помощник. Надёжный друг. Ещё смысла и букв различать не умел, а слово в слово запомнил неоднократно прочитанные мамой — по моим очень настойчивым просьбам — рассказы о знаменитом Ингусе, поисковой собаке пограничника-следопыта Карацупы. Уже тогда возникло настойчивое желание заиметь собственного щенка. Пусть совсем малюсенького. Я его выходил бы и выучил. Но родители на мои уговоры не поддались, запретив даже упоминать о щенке. Однако неутолённое желание во мне продолжало жить. Ко всем собакам я проявлял интерес и с каждой пытался познакомиться и подружиться. А перед большими — благоговел. Удивительно: ни одна за всю жизнь меня ни разу не укусила. Мне всё-таки повезло — самые светлые воспоминания остались о Водолазке, несмотря на хулиганскую расправу надо мной сторожей «макаронки».

А коты… Не скрою, мне было приятно, когда был помладше, дошкольником, понарошку погоняться за каким-нибудь мурлыкой, вспугнуть его, пригревшегося, растянувшегося, замлевшего где-нибудь в укромном, облюбованном им месте. Повинен я и в более озорных выходках, в чём давно и искренне раскаялся. Например, бабка Герасимовна на кухне однажды до икоты перепугалась, открыв крышку своей кастрюли, из которой на неё прыгнул орущий зверь — её собственный кот, одичавший от одиночества в тесной и тёмной посудине. Но, в общем, с бабкиным котёнком, которого я нарёк Чернышкой, а позднее, когда стал очевидным его пол — Чернышём, между нами сложились неплохие отношения.

Герасимовна никак не могла понять, что я вовсе не мучаю её Ваську, в бабушкином произношении — Вашку, а дрессирую. Мы с котом, без преувеличений, кое-чего достигли в этом непростом деле. За рыбную головку или малька, а я их ловил на зареченской стороне Острова-сада сачком из марли, причём во множестве, Черныш влезал на высокий качельный столб во дворе, слезть с которого или спрыгнуть у него поначалу не хватало смелости. Вот он и орал дурным голосом, хотя у подножия качелей всегда лежала награда — малёк. Я помогал коту, сбрасывая его со столба без парашюта.

Впрочем, летал он и с парашютом, отчаянно крича и растопырив когтистые лапёшки. Совершал он полёты с трёхметровых ворот и ещё более высокого конька крыши «парадных» сеней нашего дома. И всегда удачно приземлялся. Даже если приспособление из-за технических неполадок не срабатывало. Ну что могла уразуметь отсталая, ещё дореволюционная бабка в наших с Чернышём занятиях парашютным спортом? А я, между прочим, тогда серьёзно и с упоением работал над конструированием большого зонта-парашюта. Основой ему послужил настоящий старинный ничейный зонтик, шелковый, с жёлтой гладкой ручкой слоновой кости, оказавшийся, на моё счастье, в развалившейся в соседнем дворе (номер двадцать восемь) сарайке давно почившего прежнего её владельца: велика ль утрата — материя проржавела насквозь кое-где возле спиц. Зато он после смазки солидолом исправно раскрывался и закрывался лёгким нажатием кнопки.

Если б кто-нибудь знал, как мне тогда не терпелось, пусть один-единственный раз, прыгнуть с настоящего самолёта! Желание было таким сильным и заветным, что я не мог ни с кем, даже с друзьями, поделиться своей мечтой. И у кого бы ни спрашивал: о курсах подготовки обучения парашютистов — никто этого секрета не знал. Тогда я решил сам смастерить парашют и испытать его.

Рассудив, что с помощью усовершенствованного мною «буржуйского» зонта можно плавно опускаться с верхушек самых высоких, причём именно с верхушек, тополей Острова-сада, принялся за дело.

Мне удалось выстругать и скрепить столярным клеем крылья размахом в полтора метра.

После первого неудачного испытания зонта-парашюта — я прыгнул с конька высокого сарая в Игорёшкином дворе и с помощью верных друзей Бобынька и Кульши доскакал на одной ноге до больницы, после чего две недели промаялся в гипсе, который мне налепили на голень и левый вывихнутый сустав повреждённой ноги. Да ещё с месяц хромал.

Ладно, что после неудачного эксперимента меня поддерживали за обе руки Юрка с Игорёшкой. Они и тащили большую часть расстояния меня на своих плечах до больницы.

— Вывих голеностопного сустава, — заключила, осмотрев мою опухшую ногу, врач.

Только в тот момент уразумел: а если бы такое несчастье произошло по моей вине с Чернышём? Загубил бы кота… Как он, хромой, сможет добывать пищу?

В обнимку с друзьями я и вернулся домой.

И навсегда прекратил испытания кошачьих парашютов. Я долго испытывал стыд перед Чернышём за то, что намеревался подвергнуть его такой опасности.

Когда котишко подрос, то прилежно и быстро извёл в доме всех мышей, отпечатки зубов которых я, к своей досаде, обнаруживал на клубнях картофеля, хранившегося в голбце. Доставалось от кота и местным воробьям. Он хватал зазевавшихся птах на земле, стрелой вылетая из укрытий: из-под лопуха, из-за куста сирени. Однажды, я это сам наблюдал, он исхитрился, спрятавшись за печной трубой, выследить жертву и в броске, развернувшись на лету, вцепиться когтями и зубами в толстенького воробья-самца. Они кубарем покатились по склону крыши, перевалились через жёлоб и шмякнулись наземь. Я поспешил к коту, подумав: разбился жадюга! Но Черныш угрожающе зашипел, отскочил от меня и, не выпуская добычи из зубов, шустро запетлял в картофельной ботве. Зверь!

Во второй же школьный день я восторженно описал друзьям-одноклассникам подвиги бабкиного любимца. Кое-кто не поверил мне, хотя не о миасском крокодиле шла речь и не о приведениях с Митрофановского кладбища, а о натуральном домашнем коте.

Словом, меня залихорадило доказать, что кот-храбрец не придуман мною, и я принёс его за пазухой в школу и до начала уроков его с большим успехом демонстрировал одноклассникам. Черныш многим понравился. Но Витька Тля-Тля, как всегда, чтобы мне досадить, принялся всех убеждать в том, что кот «Лизанова» якобы трусоват, это сходу вроде бы видно, а вот у него, Витьки, есть котяра по кличке Мордоворот, тот сразу перекусит пополам дохляка и рахита Черныша. Я не потерпел оскорблений в адрес моего, то есть бабкиного, кота, и мы с Витькой «поломались», [255] Поломаться (поспорить) о чём-то или на что-то. Спорящие сцепляют пальцы рук, а судья ударом ладони их разбивает. После этого сделка считается заключённой (уличное). то есть заключили пари, на вечернюю школьную булочку, что первенство решится в кошачьем турнире, который пройдёт здесь же, в школе, на следующий день.

Первым уроком по расписанию значилась алгебра.

— Крысовна идёт! — оповестил дежурный у двери.

Все разбежались по своим местам.