Сильвен Жюти - Путешествие в исчезнувшие страны

Слова вождя повергли меня в глубокое отчаяние. Только я один мог бы послужить посредником между двумя враждующими сторонами. Вождь был прав: война была неизбежна.

Время моего пребывания у амазонов близилось к концу. Вождь известил меня о том, что вскоре к ним должны пожаловать торговки солью и что это для меня самый удобный случай, которым я должен воспользоваться, чтобы переправиться на противоположный берег реки. Амазоны отвели меня на берег, и когда доставленная соль была щедро оплачена золотом и серебром, когда в качестве доплаты амазоны поведали превратившимся в слух торговкам множество занимательных историй, я простился с амазонами со слезами на глазах.

Торговки солью были просто поражены, когда увидели меня, ибо они были твердо уверены, что я давным-давно умер. В обмен на несколько ожерелий, подаренных мне вождем, они согласились взять меня с собой и посадить в одно из своих странных суденышек, сшитых из коровьих шкур, а затем заполненных воздухом. На противоположном берегу они выгрузили «добычу», то есть золото и серебро, полученные от амазонов в обмен на соль; бранясь, они грубо отпихивали своих мужей, в тревоге ожидавших их возвращения на берегу и теперь униженно добивавшихся некоего подобия ласки.

Я вежливо распрощался с торговками и добрался до близлежащего городка, где в местной таверне нашел в целости и сохранности свои пожитки, оставленные там на хранение; должен заметить, что хозяйка таверны была безмерно удивлена самим фактом моего возвращения из владений амазонок целым и невредимым; я же нашел, что за время моего отсутствия она очень переменилась, и отнюдь не в лучшую сторону. Затем я вновь отправился бродить по дорогам, странствовать в поисках удивительных приключений. Иногда я думал о тех блаженных часах и минутах (уж не приснилось ли мне все это во сне? не пригрезилось ли?), проведенных в гроте, когда ко мне на закате дня приходила одна из амазонок; я размышлял также о превратностях судьбы и о нашем непростом времени, о времени, когда люди с таким великим трудом доходят до понимания сути событий, сопровождающих человека на протяжении его жизни.

Я немного устал от приключений, от мужчин и даже от женщин, ибо какая женщина могла бы заставить меня позабыть мою Пентесилею? Ведь она нарушила законы своего племени, сообщив мне свое имя, сказав при этом, что, преступая строгие законы, она делает это для того, чтобы я лучше запомнил жар ее объятий.

Но сам факт того, что я начал отдавать предпочтение не событиям, а воспоминаниям о событиях, имевших место в прошлом, был знаком приближения старости. Кстати, признаки старения уже проявились в моем внешнем облике: на висках показалась седина, лоб мой пересекли некрасивые морщины, кожа на руках стала сохнуть и напоминать пергамент. Одно колено причиняло мне боль, когда мне приходилось становиться на колени. Мало того, происходило со мной и нечто худшее… Да, я отдавал себе отчет в том, что женщины уже не смотрели на меня так, как смотрели раньше, а у меня не возникало никакого желания к ним приближаться и добиваться их благосклонности, и в данной ситуации я был вынужден согласиться с предположением, что объяснением сему факту не может служить лишь наличие у меня сладостных воспоминаний о прекрасных амазонках. Порой я начинал горько сожалеть о том, чего мне не довелось испытать в моей жизни: о женщинах, которых я не сжимал в объятиях, о детях, которых у меня не было, о книгах, не прочитанных мной и мною не написанных… Я даже сожалел о некоторых странах, пределов которых не смог достичь, это я-то, человек столь искушенный в данной области, что уж должен был бы пресытиться! Но я сознавал, что мне уже не успеть… Было, увы, уже слишком поздно… Если рассуждать здраво, то приходится признать, что никогда человеческой жизни не хватит на то, чтобы все увидеть, все познать, все испытать и все пережить, и что желание все сделать и все пережить есть самый верный способ ничего не делать и испытать в своей жизни лишь самую малость. Должен также признать то, что меня в тот момент охватило страстное желание начать вести самый спокойный, самый размеренный образ жизни, то есть жить жизнью обыкновенной, насколько это окажется возможно. До той поры мои приключения и странствия так захватывали меня, что я не ощущал течения времени и не заметил, как пролетели годы, и вот я, совершенно растерянный и бесконечно усталый, оказался у врат старости; смерть, о которой я прежде никогда не думал, представлялась мне загадкой, тайной, которую мне вскоре предстояло разгадать, но эта тайна возбуждала мое любопытство, она манила и дразнила меня тем паче, что я чувствовал, что не смогу раскрыть эту тайну, не смогу разгадать эту загадку при жизни. Возможно, именно поэтому я вознамерился найти такое место, где я бы мог влачить размеренное и скучное существование, где каждая секунда казалась бы мне вечностью, чтобы наконец ощутить тяжкий груз времени, того небольшого отрезка времени, что мне еще оставалось прожить.

В одном из крупных городов страны, чье название не имеет значения, я нашел для себя место в конторе, занимавшейся выяснением кредитоспособности граждан и обеспечением уплаты долгов; работа эта требовала лишь исполнительности, что мне подходило распрекраснейшим образом. Я снял квартиру неподалеку от места службы, приспособился к местным нравам и обычаям, привел в соответствие с ними свой внешний облик и стал медленно и тихо стариться, то есть учиться умирать. Я бы так там и завершил свой жизненный путь, если бы однажды мой взгляд не приковала к себе витрина антикварной лавчонки.

В этой витрине был выставлен престранный предмет мебели, очень вычурный, но не сказать, чтобы красивый, скорее – диковинный, вызывающий непонятное раздражение, как и те безделушки, которые его окружали; казалось, эти вещицы, привезенные матросами чуть ли не с другого края земли, покачавшиеся на волнах всех морей и испытавшие на себе силу прибоя у всех берегов, утратили именно по этой причине нечто, что позволило бы точно определить место, откуда их привезли, и теперь казалось, что они привезены как бы «ниоткуда».

Итак, прежде всего мое внимание привлек не то шкафчик, не то кофр, не то сундук, довольно уродливый, со множеством ящичков, с петлями, крючками и запорами из потемневшего и потускневшего от времени металла. Приглядевшись к сему предмету получше, можно было заметить специально приделанные крючки, к которым были прицеплены широкие кожаные ремни, чтобы носить его на спине, а также можно было рассмотреть и прикрепленную особую подушечку, чтобы тяжелый ящик не бил по спине во время ходьбы; при ближайшем рассмотрении становилось видно, что потемневшее дерево было со всех сторон изукрашено резьбой; эта резьба, со всех сторон опоясывавшая сей предмет, делала его похожим на некое подобие здания, потому что там острый взор мог различить нечто вроде ниш, балкончиков, выступов, консолей, колоннад, карнизов, украшавших это сооружение, вернее, макет сооружения, вроде одного из подобных шедевров мебельного искусства, сотворенного руками прославленного мастера, до которых антиквары бывают столь падки и которые они так высоко ценят. Но следует заметить, что резные украшения оставляли впечатление чего-то незавершенного, каких-то набросков,.сделанных резцом опытного ремесленника, но не доведенных до совершенства; к тому же форма не то сундука, не то кофра, приспособленного к ношению за спиной, как бы начисто исключала саму идею возможности возведения подобного здания или сооружения, ведь оно, даже будучи построенным, мгновенно бы рухнуло и рассыпалось в прах. Кстати, чтобы поставить сей предмет на землю или на пол, да так, чтобы он не повалился набок, требовалось раскрыть или развернуть два боковых угловых кронштейна (или две консоли), также служивших для того, чтобы поддерживать на должном месте два особых панно, которые открывались подобно панно, составляющим средневековые складные триптихи, – но об этом я узнал только после того, как приобрел сей любопытный экземпляр, с чем я и должен был себя поздравлять, ведь не соверши я эту покупку, я так бы никогда и не попал в Сгурр, на мою истинную родину.