Сильвен Жюти - Путешествие в исчезнувшие страны

Все происходившее впоследствии можно рассматривать с двух точек зрения в зависимости от того, как оценивать опыт Сгурра и опыт других стран, то есть что считать прошлым, а что – будущим всего человечества. С тех пор как смерть перестала быть тем значительным событием, каким она является, с тех пор как в ее честь перестали устраивать празднества, ее достойные, она стала представляться чем-то неприятным, ненормальным, непристойным, скандальным. А потом следствием подобного отношения к смерти стало и подобное отношение к мертвым. Вскоре сам их уход из жизни стал чем-то окончательным и бесповоротным: о них никогда не вспоминали и не говорили, мест их упокоения не посещали, могилы и кладбища предали забвению, а потом на тех местах стали возводить заводы, конторы, фабрики по переработке отбросов. Мертвые сами превратились в отбросы, которые следовало подвергать переработке, чтобы они, пройдя определенный цикл внешнего воздействия, начали приносить пользу; постепенно все большее и большее одобрение встречал процесс кремации, он приветствовался, потому что в результате мертвое тело становилось менее «обременительным» предметом и занимало меньше места, а смерть представлялась явлением более «гигиенически чистым». После своего перехода в мир иной даже самые великие, самые прославленные представители рода человеческого утрачивали право на проявление малейшего внимания со стороны живых. Короче говоря, живые захватили власть, захватили окончательно, как они полагали.

Смерть стала явлением запретным, на само слово было наложено табу, а так как табу обычно налагалось на слова, связанные с определенными предрассудками, то смерть как явление стала представляться чем-то крайне противоречивым и сомнительным, а затем замутненное народное сознание стало даже отрицать сам факт существования смерти как явления. Для доказательства того, что смерть всего лишь миф, всего лишь «отзвук» отживших свой век и преодоленных верований, вроде веры в существование чертенят из ада или во влияние планет на человеческую судьбу, люди, наделенные недюжинным умом, прибегали к различным, весьма убедительным аргументам, и недостатка в таковых не ощущалось. Прежде всего они вопрошали: «Кто на собственном опыте убедился в существовании смерти?» Никто! И на этом основании они делали вывод, что смерть – явление столь же иллюзорное, как и солнце, опускающееся за линию горизонта, то есть как явление, существующее только для человеческого глаза.

Люди сочли, что бороться со смертью и одолеть ее будет гораздо проще, если изгнать мысли о ней из умов, если запретить размышлять на столь гибельную для человека тему. Чтобы не травмировать детей, были разработаны очень строгие законы, гласившие, что ребенка следует защищать от мыслей о смерти так, чтобы он ничего не знал об этом явлении, а так как сам ребенок просто не способен вообразить столь невероятное несуществующее явление, то чем дольше он будет оставаться в неведении, тем лучше. Когда болезнь или несчастный случай вырывали кого-либо из рядов живых, все окружающие просто выражали удивление по поводу того, что он «ушел» неведомо куда и не подает о себе вестей… Куда он ушел? Без сомнения, в другие края, чтобы там начать жизнь заново… Только представители некоторых «корпораций», объединявших людей одной профессии – врачи, служащие похоронных бюро, гробовщики и могильщики, – были в курсе того, что происходило на самом деле, но они по сему поводу хранили полнейшее молчание, а потому в большинстве своем люди верили, что благодаря успехам науки смерти более нет, ибо она искоренена, уничтожена. Старость с присущими ей признаками упадка сил и дряхления организма теперь считалась постыдной болезнью, с которой люди боролись при помощи пилюль и операций, а следы этих операций скрывали с большим или наименьшим успехом. Когда же близость конца становилась слишком явной, человека тайно препровождали в убежище, где такие, как он, приготовлялись к смерти. И вот там-то главная реальность человеческой жизни, хотя и очень поздно, становилась для человека очевидна: после недолгих лет жизни его ожидает вечность смерти.

Однако живые «несли» в себе некое противоречие, которое неминуемо должно было привести их к падению с вершины захваченной власти. Ибо они, хотели они того или нет, продолжали исчезать; иногда они это делали добровольно… Чем более они отрицали само существование смерти как явления, тем больше среди них находилось тех, кто желал изведать, что же это такое. В ту далекую эпоху происходили первые манифестации ярых приверженцев смерти, влекшие за собой волны массовых коллективных самоубийств. Я полагаю, что именно таким образом сообщество живых отвечало на глухие удары, доносившиеся из-под земли, удары, в которых выражались требования преданных забвению мертвецов. Движение сторонников смерти было движением людей, потерявших всякую надежду и смотревших в бездонный колодец безысходности, но именно благодаря ему каждый смог взглянуть в лицо ужасной реальности. Уже тогда люди, наделенные острым проницательным умом, могли бы предугадать, как мне кажется, приход мертвых к власти, могли бы предугадать, что наступит эра их владычества. Но живым присущи недостатки, и один из главных их недостатков состоит в том, что им всегда не хватает способности мыслить и рассуждать здраво…

Однако как бы там ни было, революцию, приведшую мертвых к власти, совершил человек, принадлежавший миру живых; в Сгурре он стал национальным героем и до сих пор, то есть по прошествии многих столетий, правит страной. Итак, сей человек, дойдя до врат старости, пришел к мысли, что гораздо лучше знает мертвых, чем живых. Сначала эта мысль возмутила его, заставила его внутренне вознегодовать, ведь она как бы свидетельствовала о том, что он уже одной ногой стоит в могиле. Затем он предался размышлениям и понял, что всегда жил среди мертвых, что все люди, несмотря на отрицание смерти как явления, больше времени проводят среди мертвых, чем среди живых. Ведь его сформировали, обучили, воспитали мертвые, такие, как Платон, Шекспир, Ньютон или Эйнштейн; его помыслы были обращены к мертвым; именно к мертвым он обращался, когда искал отдохновения или развлечения, именно их произведения составляли его ежедневную пищу для ума. Он отметил про себя, что читает также и живых авторов и слушает музыку живых композиторов. Да, но он тотчас же возразил сам себе, что все же особенно много он читает произведений тех авторов, что уже умерли, ибо ему было приятно сознавать, что он уже никогда не ощутит их дыхания, не коснется их кожи, не испытает на себе силу их гнева; если он и читал произведения живых авторов, то делал это только для того, чтобы найти единомышленников и людей, похожих на него и на других людей; он ощущал, что законченное, завершенное произведение мертвого автора само становилось мертвым, возвышало, возвеличивало этого автора, выходило за пределы человеческого знания. Слова, образы и записанные звуки давали всего лишь иллюзию жизни, ибо их особо ценили только тогда, когда они служили способом «передачи» голоса или воспроизведения облика усопшего, для которого они были своеобразным современным саваном. Если различные технические средства, способствовавшие сохранению памяти об усопших, и действовали на живых столь завораживающе, то происходило это потому, что они помогали в какой-то мере (пусть совсем немного) преодолеть преграду, прежде казавшуюся непреодолимой, а именно границу между миром живых и миром мертвых, и по мере развития науки и техники становилось все более и более очевидно, сколь эта граница была произвольна, нереальна и нелепа.