Василий Гавриленко - Должность

-Прекрасно,- Олег Власыч восхищенным взором окинул рокочущее людское море,- Несмотря на понедельник…Откровенно сказать, я сомневался.

-Вы недооцениваете любовь народа к халяве,- весело сказал Семен Никитич.

-Да, но прошло больше ста лет,- бормотал Олег Власыч, но партнер уже не слышал.

Семен Никитич резво подошел к длинным грузовикам, выстроившимся прямо на плацу и отгороженным от народа колючей проволокой. Над проволокой возвышались сооружения, напоминающие поставленные на длинные сваи эшафоты.

У грузовиков сновали рабочие, перетаскивая ящики и кули. Семен Никитич быстро отыскал глазами бригадира - потного толстяка в желтой майке. Грудь и руки заросли рыжеватым мехом и вообще он напоминал орангутанга.

-Эй! – окликнул Семен Никитич.

Бригадир подскочил, искательно улыбаясь.

-Покажи подарки,- приказал Семен Никитич.

Толстяк тут же предъявил прозрачный пакет с разноцветным содержимым. Семен Никитич пошарил в нем и выудил пачку презервативов.

-Надеюсь, самые худшие?

-Да, китайские, дерьмо из дерьма,- заверил бригадир,- Почти в девяноста случаях – импотенция.

Семен Никитич брезгливо откинул презервативы на траву и достал из пакета кусок копченой колбасы.

-Собаки отказались,- весело вещал толстяк, почесывая грудь могучей пятерней,- Почти верняк - отравление и впоследствии облысение…

-Прекрасно,- удовлетворился Семен Никитич и достал из пакета пластмассовую чашку с изображением Алильханова.

-Если налить горячее – тут же расплавится,- докладывал бригадир,- если холодное – взорвется, если теплое – отравление.

-Замечательные подарки,- искренне восхитился Семен Никитич, вытирая руки бумажным полотенцем, смоченным в уксусе.- Ну-с, начнем, пожалуй.

Семен Никитич взбежал на эшафот. Из толпы доносились вопли давимых, некоторые сердобольные граждане через головы передавали потерявших сознание детей, а несердобольные лезли по головам к выходу. Между живыми стояли, тараща глаза, мертвецы, толпа шарахалась от них и давка только увеличивалась.

Но были еще и такие – покрепче, понапористей, которые кричали:

- Подарки! Давай подарки!

Для них, радостно улыбнувшись, Семен Никитич и повел свою речь:

-Дорогие сограждане! Для вас Андрей Даниилович Алильханов заготовил превосходные гостинцы – голосуйте же за него!

Семен Никитич и не думал употреблять такое домашнее слово – «гостинцы», как- то вышло само собой. Улыбаясь, он скоро спустился с эшафота и дал знак рабочим. В толпу полетели кульки с презервативами, колбасой и кружками. Народ подался вперед, задние надавили, передние просели…

-Поздравляю, Сергей Леопольдович,- весело сказал Семен Никитич, впрыгивая в машину,- Похоже, мы на финишной прямой.

-Да, пожалуй,- раздумчиво вторил Олег Власыч,- Есть, конечно, некоторые перегибы…

-Какие такие перегибы? – прищурился Семен Никитич.

-Нет, никаких, я пошутил,- поспешил ответить Олег Власыч,- Но необходимо следить за рейтингом. Рейтинг сейчас решает все!

-Вот вы и следите, это ваша работа.

Я уже спал и ничего не слышал. Мне снился странный сон – словно я не актер провинциального театра, а деревянная кукла, и работаю в театре марионеток.

К рукам моим, ногам и рту привязаны тоненькие едва заметные нити и кто-то неизвестный, страшный, которого все в театре шепотом называют «Мастер», дергает за эти нити, и тогда я двигаюсь и говорю. И я счастлив тому, что все за меня уже решено, мне не нужно думать о том, куда пойти, что сказать, кому дать по роже – все придумает и сделает за меня Мастер. Я никогда не видел Мастера, но почему-то уверен, что он хороший человек.

Но однажды в мою пустую деревянную голову вскакивает крамольная мысль: а вдруг Мастер – злодей?

Ну и что с того, меня это не касается, убеждаю я себя, а между тем плету интригу против Мастера. Я подбиваю к бунту других марионеток, но они, запуганные и смиренные, словно овцы, докладывают Мастеру. И вот надо мной склоняется – о, Боже, ведь это он – незнакомец из зеркала!

Я проснулся в холодном поту, с чувством облегчения почувствовал тепло постели. Нет, я никогда не смог бы взбунтоваться против Мастера!

Скорый на Москву отошел вовремя, в пути был всего два с небольшим часа, Ефремыч весело вглядывался в выхватываемые мощным лучом куски мира. Напарник спал, изредка всхрапывая; ему не мешал гуд двигателя – за годы работы привыкнешь.

Блестящие от дождя рельсы привычно стелились перед глазами машиниста. Ефремыч глядел на них и думал – а ну как разойдутся в разные стороны? Отчего рельсы должны были разойтись - не понятно, но, скажу вам по секрету, это - главный страх всех железнодорожников.

До ближайшей станции было часов восемь езды и Ефремыч, не скупясь, добавлял пары. Мимо пролетали разорванные ветром леса, редкие огни. Ефремыч был из деревни, но далекой отсюда – в Смоленской области. Вспомнились родные места, жена, дети - Ефремыч улыбнулся и тут…

-Черт подери!

Метрах в трехстах впереди на путях стоял человек.

Ефремыч дал сигнал – тепловоз оглушительно засвистел. Напарник проснулся и, глянув вперед, вскочил.

-Ах ты раз…н этакий,- выругался Ефремыч: человек и не думал уходить.

-Дави, хрен с ним,- посоветовал напарник,- Самоубийца.

Ефремыч с мучительным изумлением посмотрел на него и дернул тормоз.

От скрежета заболели зубы. Поезд тряхнуло, но - Ефремыч знал - тормозной путь редко бывает меньше километра. Он глянул вперед – гадостный самоубийца и не думал сходить с места, на устах же его зоркий глаз машиниста с ужасом разглядел улыбку.

-Псих поганый,- ахнул Ефремыч, когда человек исчез под железным носом тепловоза.

Поезд доскрежетал свою арию и остановился.

-Ну, что делать будем? – спросил напарник.

Ефремыч безмолвно шевелил губами. Перед глазами стояла картина: забрызганный кровью буфер, колеса, по шпалам разбросаны куски тела.

-Слушай, Паша, - хрипло попросил Ефремыч,- Ты сходи, посмотри, а?

-Да что смотреть, трогай!

-Ну, Паша!

Павел посмотрел в умоляющие глаза престарелого напарника и, вздохнув, взял с пола фонарь. Он знал, что Ефремыч имеет более двадцати лет стажа и ни разу не раздавил даже гуся. А тут сразу – человек. Сам Паша в этом отношении был тертым калачом – ему приходилось давить и бабу - суицидницу, и просто алкаша, а однажды он снес на переезде легковую машину. И при этом никогда не останавливался.

Открыв дверь, Паша вылез из кабины, медленно спустился по ступенькам. Ночная прохлада сразу влезла под куртку, он поежился, думая о спрятанной в кабине чекушке.