Эрик Сигал - Исцеляющая любовь

— У вас тоже, генерал. Я только мельком видел, что здесь творится, но думаю, это уже предел…

— Да ты что, парень, решил, что здесь плохо? Британцы сегодня вошли в Бельзен, это немного севернее, и, поверишь ли, там еще хуже. Ты уже видел печи?

— Никак нет, сэр, да я и не спешу.

— Знаешь, поразительно, но здесь даже не было газовой камеры. Они давали бедолагам такую непосильную работу, что к концу дня покойников было достаточно, чтобы обеспечивать крематорию круглосуточную загрузку. Конечно, помогали еще дизентерия, туберкулёз и тиф, но основная заслуга принадлежит молодцам из СС.

Несколько минут Линк не мог выдавить ни слова Наконец он пробормотал:

— А что будет со всеми этими людьми?

— Мы подтягиваем сюда все медицинские ресурсы, какими располагаем. У нас уже есть врачи, и новые в пути, даже ребятки из британских медицинских вузов. Но нашим солдатам придется им помогать. Тут столько…

— Я знаю, генерал, — угрюмо сказал Линк.

Шелтон вгляделся в усталое лицо Беннета и уловил его подавленное настроение. Он вдруг с подчеркнутой строгостью приказал:

— Подполковник Беннет, не соизволите ли встать?

Линкольн поднялся, не сразу поняв, что у Шелтона на уме. Но тут генерал полез в ящик стола и достал небольшую коробочку. В ней лежала пара золотых петлиц в виде дубовых листьев.

Его произвели в полковники.

— Не снимете ли свои серебряные? — спросил Шелтон опять официальным тоном.

Линк подчинился.

Шелтон прикрепил ему на погоны новые знаки различия и заметил:

— Новое звание гоняется за тобой по всей Европе. Поздравляю, полковник Беннет.

— Что мне сказать, Джон?

— Побереги слова. Потому что, помяни мое слово, тебя еще ждет серебряная звезда.

На что Линк с улыбкой ответил:

— Нет, Джон, я думаю, наша армия пока не готова производить мне подобных в генералы.

Вечером полковник Беннет закончил письмо сыну. Разумеется, он не мог описать все, что увидел в тот день. Он даже не сумел подобрать подходящие сравнения, чтобы невинный ребенок смог это выдержать. Он был глубоко религиозным человеком.

Единственное, что приходило ему на ум, — это Голгофа и приведенные апостолом Матфеем слова распятого Христа: «Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?» Ибо небо и земля, несомненно, отвернулись от несчастных жертв, а потом было уже поздно.

Голова у него болела — опять эта чертова лихорадка! А грудь ныла от кашля. Лучше побыстрей дописать письмо и лечь в постель. Он написал сыну, чтобы тот хранил свою веру и был внимателен к бабушке, а еще — молился о том, чтобы они поскорее вновь были вместе.

Он запечатал конверт и сунул в карман кителя. Развязал шнурки армейских ботинок и растянулся на койке.

Утром на инструктаже полковник Линкольн Беннет приказал своим людям присоединиться к другим подразделениям, уже выполнявшим различные задания. Одни охотились за лагерными надсмотрщиками, при приближении союзников попрятавшимися по соседним лесам. Другие распределяли лекарства и продовольствие. Сам он вместе с группой старших офицеров по приказу генерала Шелтона отправился осматривать лагерь.

Ряд за рядом они обходили бараки, чьи обитатели сейчас неподвижно лежали на улице, греясь в лучах весеннего солнца. Вдруг он увидел солдатские грузовики, доверху забитые трупами.

Какой-то офицер из другого полка спросил Шелтона:

— Прошу прощения, сэр, но разве нельзя умерших перевозить каким-то… более достойным образом?

Генерал помотал головой:

— Видит Бог, я бы тоже хотел сделать все как полагается, но мы не знаем, как помочь живым. В лагере уже бушует эпидемия тифа, и одному Богу известно, какую еще заразу могут таить в себе эти гниющие трупы. А уцелевшие в таком состоянии, что могут упасть замертво, если их просто похлопать по плечу.

«Или дать плитку шоколада», — подумал Линк.

Они осмотрели «рабочую зону» — место, где узников заставляли таскать с места на место тяжелые камни без всякой цели, затем только, чтобы их уморить. Они видели колючую проволоку, по которой каких-то сорок восемь часов назад бежал ток.

Когда дошло дело до крематория, где людей превращали в пепел и дым, у Беннета в мозгу осталась только одна мысль: человеческий разум не в состоянии найти оправдание действиям нацистов.

«Экскурсия» заняла около трех часов. В начале первого они вернулись в штаб. Генерал объявил, что церковная служба для офицеров состоится в час, и распустил людей. Все разошлись, а Линк задержался, чтобы задать Шелтону пару вопросов.

— Сэр, я знаю, что несколько охранников лагеря пойманы. Что вы намерены с ними сделать?

— Кто уцелеет, несомненно, предстанет перед трибуналом.

— В каком смысле «уцелеет»?

— Видишь ли, — с видимым волнением пояснил генерал, — иногда с ними успевают расправиться узники. Ты удивишься, но даже самые слабые, самые больные заключенные находят в себе силы разорвать этих подонков в клочья, прежде чем мы их остановим.

— А вы пытаетесь их остановить?

— Конечно, Линк, — ответил Шелтон. И, понизив голос, добавил: — Только мы не очень спешим.

В этот момент Линк услышал отчаянный возглас:

— Полковник! Подождите, пожалуйста, сэр!

Он обернулся и увидел ковыляющего к нему Хершеля. Глаза его возбужденно горели.

— Полковник Беннет, вы должны мне помочь. Пожалуйста, пожалуйста, я вас умоляю! Это Ханна, моя жена…

— Так вы ее нашли?

Хершель кивнул и выпалил:

— Она в лазарете. Вы должны мне помочь. Пожалуйста, скорее!

Линк попытался его успокоить:

— Послушайте, если ей оказывают медицинскую помощь…

— Нет-нет! Вы меня не поняли. Ей не оказывают медицинскую помощь. Они решили дать ей умереть. Пожалуйста, идемте!

Подойдя к медицинскому бараку, Линк и Хершель увидели больных в лохмотьях, лежащих на улице в ожидании, когда их внесут внутрь. Из здания доносился едкий запах дезинфекции.

Внутри был подлинный ад, где крики боли перемешивались с торопливыми командами докторов и сестер. Линк быстро отыскал дежурного врача.

Подполковник Хантер Эндикотт, командир медсанчасти, высокий белый офицер в очках, был родом из Джексона, штат Миссисипи, и был белым до мозга костей. К тому же сейчас он был чрезвычайно занят, так что времени на болтовню с чернокожими посетителями, пусть даже с офицерами, у него совсем не было.

Пока Хершель сзади отчаянно что-то лопотал по-немецки, Линк спокойно осведомился у врача о состоянии здоровья Ханны. Ответ нельзя было назвать любезным.

— Боюсь, она на сортировке, — небрежно объяснил врач;— А теперь прошу меня извинить, мне надо спасать людям жизнь. — И двинулся прочь, вызвав у Линка безотчетное желание схватить его за рукав.

Но он лишь прокричал вслед:

— Что вы называете сортировкой?