Михаил Гиголашвили - Захват Московии

— О, хорошо, спасибо! Я буду ждать-ожидать.

— Кстати, к вам вчера ваши приятели заходили… эти, на фашистов похожие… Что-то забрать хотим в номере, говорят, но их не пустили.

— Спасибо пожалуйста. Это не настоящие наци… они за грамматику… Грамматика — настоящий бог божий…

— Видели их грамматику, свастиками обшитые, — туманно завершил портье. — Хорошо, если что насчёт денег узнаю — отзвоню…

Кому куда что «отзвоню» — я не понял, но подумал, что тут многие так говорят: «отъехал», «отошел», «отзвоню», хотя мы учили, что приставка «от» всегда требует предлога «от» — отошел от дома, отъехал от дерева. А тут просто — «отзвоню»… Звучит как-то неприятно, грубо, по-собачьи… Надо в жлобский словарик занести и почаще использовать.

Чтобы не пропустить уборщицу, я открыл дверь и ждал, в лёгком сквознячишке, когда милая женщина в фартуке, но без укоризны в глазах передала мне пакет с бутылками. У меня не было ничего, чтобы дать «на чай-пиво», отчего стало стыдно, и я заторопился что-то сказать про карточку, которую слопотнул — нет, сглопотал — банкомат:

— Вечером увидимся… я дам… только европятьсотовая…

Она не поняла, махнула рукой, ушла.

Пивом я был изрядно ободрён и, на всякий противопожарный случай, позвонил старику. Тот был дома:

— Самулыч?.. Это я, Клементинович! Фредя!

— Да, Фредя, как вы, оклемались?

— Да, климат хороший… А вы?

— Тоже ничего. Газеты выходят, я продаю, люди читают…

— И кидают… на молочишко… — (Как сказал полковник кобуратому… нет, кобурному? — кому-то в коридоре — «мальчишкам на молочишко».) — Скажите, как мы в последний… крайний раз закончили?.. Это вы меня… принесли в гостиницу?

— Я, а кто же еще?

— А что я… мы вообще делали?

— Вы вначале поспали у меня в ванной, потом решили куда-то ехать, то ли к Алке, то ли к Машке, я не понял и никуда вас не пустил… На шум заглянул Паша, сосед… — («А, в штанузах…») — Вы вылезли из ванны, дали ему остаток денег, он взял у метро… там всегда есть… — («Лучше бы не было».) — Потом вы спорили с Пашей насчет немцев, говорили, что немцы еще мало получили в Нюрнберге, надо было в Сибирь всех загнать, и Сталин еще мало наказал немцев, и Сталин лучше Гитлера, а Паша всё говорил наоборот… Он такой спорщик, всегда против говорит…

— Споритель?

— Да уж… Доспорился… Живот его видели?

— Да пухлый, пухластый…

— Цирроз! Ему пить запрещено, а он квасит и квасит… Потом за ним, слава богу, жена пришла, увела… А мы вышли на воздух, я вас пешочком довел…

— Это как, песочком? По саду?

— Нет, по улице, тут недалеко. Потом передохнул у вас и назад пошёл…

— А я?

— А вы спали уже…

— Значит, вы здесь… со мной… не спали? На кровати?

— Боже упаси, я на стуле посидел, пока вы раздевались и кровать выбирали — то в одну влезли, то в другую… Да вы ничего были, только в вестибюле немного пошумели, про дядю-опричника… грозили, что приедет, отомстит… И всем свои то ли зубы, то ли губы показывали, чтоб все видели, какие они красивые…

— Какие глупости! — Мне стало стыдно, но Самулыч по-доброму сказал:

— Молодой, с кем не бывает?.. — а я еще раз подумал, какие все эти люди добрые, деликатные и не делают никаких проблем — у нас бы портье сразу полицию вызвал… или что, старик обязан за мной убирать, что я на косогоре натошнил, хоть это и произошло от его же гриба?..

Старик тем временем поинтересовался:

— Ну что, звонили мадам Земфире?

— Нет, вот хочу. — (При имени Земфира веселая змейка пробежала внутри и тайно свернулась в низу живота.)

— С ней осторожнее… Они все, дамы эти, ночные бабочки, с милицией связаны… Докладывают, что да кто, где да как…

— Понятно… осторожен… А есть… факт?

— Ну, я так, на всякий случай, из лучших побуждений. Всё может быть. Знаете, советские люди всегда боялись всего…

— Сейчас же КГБ нету? Памятник — тю-тю, воркутю… По «Euronews» показывали…

— КГБ нет, другое есть. Сейчас ФСБ боятся… Раньше вот вашего предка боялись… Что есть — того и боятся… Народ ведь беззащитен, всегда всего боится… По себе знаю… А мы, старики, уж вообще никому не нужны…

Потом Самуилович, спохватившись, сообщил, что вчера зашёл к букинисту, спрашивал про Штадена, есть одна такая старая книга, но автора зовут не Генрих, а Ханс, и был он не опричником в Московии, а конквистадором в Бразилии, где попал в плен к каннибалам и чудом спасся:

— Вот, я даже данные списал… Название такое длинное, смешное… Сейчас, очки возьму… На русский перевели в XIX веке… Автор — Ханс Штаден, ландскнехт и наёмник, родился в 1525 году в Хомберге… Название: «Достоверная история и описание страны диких, голых, суровых людей-людоедов Нового Света Америки»…

Я всполошился — что такое? Какие люди? Может быть, я неправильно понимаю его? Это про кого, про русских? Дикие, суровые — это ещё может быть, но почему голые? Людоеды?

Старик терпеливо объяснил:

— Да не про русских это, а про бразильцев, индейцев! Этот Ханс к ним в плен попал. Племя такое, тупинамба… Я просмотрел — интересно! Гравюры есть. В предисловии сказано, что Ханса Штадена дикари поймали и не съели только потому, что он целыми днями плакал и молил о пощаде, а по их верованиям, если съешь труса, то и сам трусом станешь… Потом его французы как-то спасли… Индейцы давали ему доедать суп из котла, на дне которого он время от времени находил малые черепа — то ли детей, то ли обезьян, то ли пигмеев…

— А! О-ё! Какие кошмаружусы вы сказали! Детский суп? Но это по-интересному… Но это не про московитов, нет? — ещё раз уточнил я.

— Нет, боже упаси, мы ещё до такого не дошли. Это другой Штаден — Ханс. Видно, все эти Штадены такие бедовые…

— Да, беды много. А покупить книгу можно?

Старик, чуть помолчав, значительно сказал:

— Можно. Но дорого просит — пятьдесят тысяч… Если хотите, я ему скажу, чтобы для вас на пару дней спрятал, а вы подумайте… Ну, бог в помощь, звоните Земфире, развлечётесь… Только парижанина не забудьте… Не знаете? Это раньше так презервативы назывались — «парижанин». «Одеть парижанина», «захватить с собой парижанина»… Кстати, знаете разницу между презервативом и парашютом?

— Нет. Оба счастье дают?

— Нет. Если лопнул парашют — одним человеком мень ше, а лопнул презерватив — одним человеком больше, хе-хе… Ну, удачи!

— Да, береги только себя и своих близких… — вспомнил я новое пожелание, услышанное вчера в ресторане, про себя подумав, что для французской любви парижа-нины не нужны, а другой я с Алкой заниматься не собираюсь — предупреждал же Хорстович, что русские женщины такие темпераментные, что с ними лучше другой любовью, кроме как французской, не заниматься, а то возбудятся и так уделают, что даже поебие не ощутишь… Всё время будут заставлять… хотя мужчину невозможно заставить, а женщину — пожалуйста… Открыла ножки — и готово. А я, если не хочу, открою ножки — и что? Ничего. «Тоте хозен» [45] От Tote Hosen (нем.) — букв . мертвые штаны. , как у нас в Баварии говорят, пустышка, пока в голове не заголосится…