Миша Ландбург - Семь месяцев саксофона

– Стряслось что-то? – спрашиваю.

– Произошло! – хохочет он. – Хозяйка кафе «Будьте здоровы!» согласилась взглянуть на твои рожицы.

– Лжёшь, – говорю я и, на всякий случай, стучу по дереву.

– Чтоб я так жил! – Кучерявый, словно обидевшаяся супруга, поворачивается ко мне спиной.

Снова стучу по дереву.

Полгода назад, когда я предложил выставить свои портреты в кафе «Будьте здоровы!», г-жа Плоткина меня выпроводила.

– Чего вдруг? – спрашиваю.

Кучерявый приближает ко мне лицо с горящими, как у кота, глазами:

– Г-жа Плоткина замуж собирается, – кудряшки на голове Давида блестят ещё пронзительнее, чем его африканская кожа.

Я где-то читал, что в женщине, которая выходит замуж в возрасте более чем зрелом, непременно меняется и кровь, и цвет мочи, и обоняние, и вкус…

– Только бы не передумала, – говорю я.

– Не допустим! – обещает Давид, и, пока он одевается, я думаю о загадках жизни, о лицах людей и о мужской дружбе…

***

Мой первый большой успех выпал на долю портрета старшины Иехезкеля – я сотворил его углём на дощатой стенке полевого сортира. Солдаты портрет не стирали, и на него постоянно кто-то сплёвывал. Признаться, мне очень льстил тот факт, что моё искусство волновало людей до такой степени.

Разглядываю покрытый густыми кудряшками затылок Кучерявого, и вспоминаю, что ему особенно нравились мои портреты солдаток из Хацирим, а ещё нарисованные морды верблюдов возле нашей базы в Негеве.

– До вечера, – сверкая белками глаз, говорит Кучерявый. – Увидимся в кафе!

– До вечера! – прислушиваюсь к шагам за дверью, а потом отработанным движением перекатываюсь через всю ширину кровати к окну.

***

Улица опустела – людей прогнало знойное солнце, и теперь в городе белая, ослепительно-солнечная ночь. Пытаюсь представить себе тех, кто придёт в кафе вечером, а потом кладу к себе на грудь приёмник «Сони». Музыка племён Африки. «Давай, давай!» – подбадриваю я племена.

На стене напротив две картинки, вырезанные из журнала «Буль»; на одной брюнетка в одном лишь бюстгальтере, на другой – блондинка в одних лишь трусиках.

От африканской музыки щекотно и в животе, и в ушах, и в глазах. Прошу: «Бейте, барабаны, стучите, колотите!»

Моя мама барабанную музыку не переносит. У мамы – Шопен!

Мама часами слушает найденный в каком-то скверике диск и напивается до потери сознания – тогда на двери появляется клочок бумаги: «Не входи – у меня Шопен!»

Когда у мамы Шопен, не вхожу…

«Бейте, колотите!» – в Африке крепкие барабаны, выносливые племена, река Нил и проклятый город Суэц, где в танке заживо сгорел муж г-жи Шварц.

***

Выключаю приёмник – к чертям Африку! На книжной полке сидит дружище Мим; у медвежонка рожица одновременно и весёлая, и кислая, как у настоящих мимов в ночных клубах Тель-Авива.

– Ну, артист, что скажешь? – спрашиваю я.

Мим молчит, как настоящий мим, но я всегда знаю, о чём мой дружище думает…

– Считаешь, с выставкой обойдётся?

– Надеюсь, – молчит Мим, – надеюсь…

– А вдруг меня вытолкнут в шею?

– С твоей силищей ты сам кого угодно вытолкнешь, – думает Мим.

– Тебя бы не стал выталкивать – ты мой дружище.

– Я подарок от твоей матери-пьяницы.

– Так о моей маме не думай.

– Я думаю так, как думаешь ты.

– Так думать мне вовсе не хочется.

– И мне не хочется.

– Тогда не… – перевожу взгляд на блондинку, которая лишь в одних трусиках. У неё огромные, как у Орны из Нес-Ционы, груди. Вот у Ирис груди малюсенькие и умещаются в ладони. И зад у неё узкий, как у мальчишки. А вообще-то она псих. Однажды она едва не убила меня: дико вращая глазами, она дрожащими ногами обвила мою спину.

– Отдай мне его! – рычала она. – Всего, слышишь! Всё своё сердце отдай мне! Ладно, можешь не отдавать! Я сама вырву!

Ёё жадные зубы вонзались в мою несчастную грудь, отрываясь от неё лишь затем, чтобы сплюнуть набившие рот волосы.

– Ты уже, – стонал я, – ты вырвала моё сердце!

– О, нет! – Ирис сопела, как борец. – О, ещё нет!

Боже, тогда я едва не погиб; моё сердце могло бы валяться на полу, на котором сейчас валяются арбузные семечки. Что бы подумала о моём сердце г-жа Шварц?.. Прошлое хорошо тем, что оно в прошлом!

– Может быть, я просто шлюха? – спрашиваю у Мима.

– Ты не шлюха, – думает Мим. – Ты как все – порядочный.

– Все – порядочные?

– Конечно, только каждый по-своему…

Свешиваюсь с кровати и отжимаюсь руками от пола – пятьдесят отжиманий ежедневно. Мой командир, лейтенант Эфраим Кон, говорил, что слабые руки нужны только тем, кто возводить их к небу…

В окно видна телефонная будка; возле будки мальчик гоняется за собакой, а потом собака гоняется за мальчиком.

Морда Мима залита иронией. Ещё бы! Дни и ночи он проводит на книгах, и пусть не через голову, но всё же он кое-что впитал от Мудрости. Аарон Мегед, Амос Оз, Меир Шалев… Книги… Я позабыл о них. Окончил школу и позабыл. В школе приходилось кое-что читать, а на почте не обязательно… И в машине не нужно, и в кафе, и тогда, когда рисуешь лица… Ни к чему всё это… А Кучерявому книги нужны? А Ирис? А нашим министрам?

***

На тротуаре стоит соседка Мирьям. На ней красное платье в белый горошек.

– Повернись-ка! – кричу я из окна.

Густо покраснев, Мирьям послушно выполняет команду.

– С обновкой! – никогда не видел на Мирьям ничего иного, кроме стёртых джинсовых брюк.

– Ой, спасибо! – кричит Мирьям.

Ко мне вдруг приходит мысль: девушка, на которой красное платье в белый горошек, должна непременно принести удачу.

– Могу взять с собой на выставку! – предлагаю я. – Хочешь?

– Ой, конечно!

Отойдя от окна, подхожу к треугольному столику, на котором четырнадцать портретов. Считаю, что цифра 14 в придачу с красным платьем в белый горошек – явный намёк на везение…

Я знаю: существует Судьба и существует Удача, и вполне возможно, что сегодня вечером…

Переглядываюсь с Мимом и принимаю испытанное солдатское решение – засыпаю легко, без видений, а когда просыпаюсь – за окном ожившая улица. Стягиваю со стула рубашку и, собрав рисунки, говорю Миму:

– Пора мне.

– Помолюсь за тебя, – молча предлагает Мим. – А ещё могу подержать фигу…

– Лучше помолись, – говорю я.

***

Мирьям ждёт возле подъезда.

– Не поздно передумать, – говорю я девушке.

– Ой, – говорит девушка, – ни за что! Я помолюсь за Удачу.

– Лишнее это – молитву за Удачу взял на себя мой дружище Мим.

– Всё равно: молитва за Удачу помешать не может!..

***

У входа в кафе «Будьте здоровы!» сидит в плетёном кресле Офира. Её ноги, как обычно, широко расставлены. Сегодня на ней трусики жёлтые.

– Как дела? – спрашиваю.