Денис Соболев - Иерусалим

То, что я написал, было абсолютно безнадежным, напыщенным и многословным; так или подобным образом написать про рабби Элишу было невозможно. Иллюзорная последовательность моего рассказа оказалась неспособной скрыть фрагментарность дошедших до нас свидетельств, незаметно сливающуюся с фрагментарностью нашего бытия. Более того, скудные материалы, которые мне удалось собрать, были и без моего участия результатом воображения, идеологических подмен и многочисленных исторических напластований, и над всем этим, сверкая и пульсируя, нависала тишина, искусно и старательно ускользавшая от многословных разговоров о том, о чем ничто и никогда не может быть сказано. Второй слой, сказал я себе с насмешкой. Что же касается слоя первого, то увиденные мною детали провисали в пустоте и, перечитав написанное, я понял, что не слышу его дыхания — столь сильной и несомненной была потеря ощутимости реального, материальности существования, темного провала истории. Увиденный мною мир был далек от незримой пульсации внутренней жизни, поиска истины, поиска пути бегства. Теперь, сказал я себе, я буду честнее и буду придерживаться сухих фактов.

Одной из загадок, связанных с рабби Элишей, была его убежденность в абсолютном прощании, разрыве, непреодолимом отчуждении от мира грядущего. Мало о чем он говорил чаще, чем о своей обреченности на неприятие, на отказ, на молчаливый бунт против всевластия мироздания. В этом была не только верность слову, но и верность пути, окончательная, твердая, ничем не обусловленная любовь к своей судьбе. Говоря об этом, мне следует, пожалуй, сказать и о том, что рабби Элиша был учителем знаменитого рабби Меира, одного из создателей Талмуда. Объясняя последнему строку из Иова «Не равны для него золото и стекло» [103] «Иов» 28:17. , Элиша сказал, что для мудрого всегда есть путь возвращения. «Тогда и ты вернись!» — закричал ему рабби Меир. В ответ, вероятно, впервые Элиша сказал ему, что слышал из-за Завесы, скрывающей трон повелителя неба: «Вернитесь, блудные дети, отступники — вернитесь все, кроме Другого» [104] Вавилонский, «Хагига» 15. . В другой же версии сказано: «…все, кроме Другого, восставшего против меня». В этом было благородство и гордость, готовность платить кровью за свое слово, но это было и справедливо — поскольку он не был ни отступником, ни блудным сыном; он поднимал глаза к небу, твердо и напряженно, но не видел в нем милосердия. Многие мудрецы тех времен бахвалились тем, что слышали голос из-за Завесы, но Элиша слышал нечто другое: свой собственный голос, отказывающий в праве молчать тому, кто молчит всегда.

Он часто возвращался к этому безымянному голосу из-за Завесы. Как-то в субботу рабби Элиша проезжал верхом по рыночной площади Тверии, прокладывая себе путь среди торговцев и проституток, среди лживой, пестрой и безликой уличной толпы. Об этом услышал рабби Меир, преподававший поблизости, и вышел на площадь, чтобы учиться Торе у того, кто в нее больше не верил. А потом Элиша, который, и это следует сказать, никогда не пытался сбить рабби Меира с пути служения, заботливо сказал ему: «Вернись, друг мой; по следам моей лошади я вижу, что здесь пролегает граница твоей субботы». Ответил ему рабби Меир: «Вернись и ты»; и тогда снова напомнил ему Элиша о голосе, который он слышал из-за завесы своей кровоточащей души: «Все, кроме Другого» [105] Ibid. . Дальше талмудический рассказ становится невнятным. Он сообщает, что рабби Меир, уцепившись за его рукав, водил Элишу из синагоги в синагогу и в каждой из них просил одного из учеников прочитать любую строку по своему выбору; и в каждой из них звучал голос равнодушия, безжалостности, надмирной пустоты. «Нет мира, говорит Господь», — сказал первый из учеников [106] «Исайа» 38:22. . «Останется вина твоя передо мною» [107] «Иеремийя» 2:22. , — сказал второй. «А ты, опустошенная, — начал третий, — что станешь делать, хоть и украсишь себя золотом и подведешь глаза свои сурьмой, но напрасно» [108] «Иеремийя» 4:30. . И так прошли они тринадцать синагог, и в последней из них сказал им косноязычный мальчик: «А Элише сказал господь, зачем ты учишь закону Моему» [109] «Псалмы» 49:16. .

Впрочем, вся эта история кажется мне уж слишком неправдоподобной; сколько я ни пытался, мне так и не удалось представить себе рабби Элишу — умного, гордого, и отстраненного, добровольно ходящего по синагогам вслед за своим бывшим учеником — ходящего для того, чтобы выслушивать плохо замаскированные проклятия из уст всевозможных отличников и первых учеников. Не мог же он не знать, что уже много дней и ночей его напыщенно и многословно ругают во всех школах от Тверии [110] Тверия — тж. «Тибериас», единственный город на озере Киннерет (Галилейском море). до Явне [111] Явне — город на Средиземном море к югу от Тель-Авива. Здесь находился религиозный центр Палестины в период после Иудейской войны и разрушения Второго храма; здесь же был начат процесс кодификации Талмуда и еврейского права. . Неужели столь сильным было его отчаяние, что он добровольно принял на себя это унижение в надежде обрести — но что — освобождение, очищение от мира, от права преподавать этот безжалостный и бессмысленный закон? И все же я думаю, что все было иначе, и рабби Элиша сам придумал эту странную и нелепую историю, чтобы лишить своего ученика, рабби Меира, возможности быть посланником возвращения, возможности смотреть на него с высот осознания собственной праведности. Он был слишком прозрачен и высокомерен, чтобы дышать тяжелым воздухом суеты, лицемерной набожности, рыночного благочестия. Его друг и ученик это принял, продолжал у него учиться, но, как выяснилось впоследствии, не простил.

Когда спросили рабби Меира, как же это так, что он, знаменитый законоучитель, является учеником апостата, он ответил, что написано: «Приклони ухо твое, и слушай слова мудрых, и сердце твое обрати к Моему знанию» [112] «Притчи» 22:17. , и добавил: «Сказано — не их знанию, но Моему». Так он предал своего учителя, ушедшего и отказавшегося, в первый раз. И стали говорить про рабби Меира, отчетливо, с одобрением и, вероятно, с его же слов: «рабби Меир съел финик, а кожу выбросил вон» [113] Вавилонский, «Хагига» 15. . Рабба же говорил: «Рабби Меир нашел гранат — плод съел, а кожуру выбросил!» [114] Вавилонский, «Хагига» 15. ; и это тоже, вероятно, придумал сам рабби Меир, который, на самом деле совсем даже и не был негодяем, но искренне пытался быть верным другом — так как он это понимал. А еще Рабба, защищавший рабби Меира в его раскаянии, сравнивал Элишу с орехом, испачканным грязью и навозом, но сохранившим сердцевину. Меня же еще больше, чем рабби Меир, интересовала одна женщина, о которой Талмуд молчит: жена рабби Элиши; ни слова проклятия не произнесено в ее адрес. Я думаю, что она была чиста перед миром и вовремя ушла от Другого. Тогда, вероятно, он и спросил себя, не любила ли она в юности римских легионеров, имея в виду: а любила ли она его? И ревность к прошлому, к его упрямым и обманчивым теням, захлестнула Элишу. Но душа женщины, сказал он себе потом, столь же непрозрачна, как и душа друга, — и только предательство наполняет их ясностью. Тогда же, вероятно, он и услышал от нее, что у каждого из нас своя жизнь и каждый должен беречь ее сам.