Тауфик аль-Хаким - Избранное

Дойдя до порога, врач еще раз обернулся к больным и задумчиво спросил:

— Вы, вероятно, из деревни?

Не ожидая ответа, доктор вышел. В его воображении возник образ феллаха. Ведь только феллах может выносить такую жизнь. Сколько бы у него в доме ни было места, феллах обязательно ляжет спать в одном помещении со всей семьей, теленком и осленком!

После обеда все разошлись кто куда. Слуга Мабрук помог ситти [1] Ситти — госпожа. Заннубе вымыть посуду и тоже отправился поболтать с торговцем фруктами на улицу Баб аль-Майда. Дома осталась только Заннуба, чуждая всему, что могло смутить ее покой и нарушить ее одиночество. Она пошла в свою комнату, села на тюфячок, обтянутый пестрым ситцем, и стала задумчиво раскладывать карты на старом выцветшем килиме [2] Килим — небольшой коврик. .

Время шло. Уже прокричали аср [3] Аср — послеполуденная молитва, о начале которой возвещает крик муэдзина. , а Заннуба все еще была погружена в мечты. Она видела блондина-валета рядом с дамой-брюнеткой, видела, что их ожидает счастье, что один из них собирается в путь-дорогу… что… что… Словом, она видела все то, что можно увидеть в мире загадок и тайн.

Внезапно дверь распахнулась, и появился Мухсин с книгами, циркулем и линейкой под мышкой.

— «Народ» еще не пришел? — живо спросил он.

Погруженная в свои мечты, Заннуба не шевельнулась и не ответила. Наконец она проговорила, не поднимая глаз:

— Ты из школы?

— Да. Нас уже давно отпустили, но я зашел к портному, — ответил Мухсин.

Он осторожно откинул полы куртки и присел на край тюфячка, возле Заннубы. Через некоторое время он взглянул на нее, хотел что-то сказать, но замялся и промолчал.

Заннуба спросила, не отрывая взгляда от карт:

— Ты, наверное, голоден, Мухсин? Погрызи пока огурец, ужин еще не скоро.

Подняв глаза, чтобы показать Мухсину, где стоит корзинка, спрятанная ею от Мабрука, она взглянула на мальчика и удивленно вскрикнула:

— Аллах! Машалла [4] Машалла — буквально: «Что захочет аллах», — восклицание, выражающее самые различные эмоции: удивление, волнение, радость. ! Да ты в новом костюме!

Мухсин потупился.

— Вот чудеса, — продолжала удивляться Заннуба. — Никто не поверит, что это ты. Твои родные прислали тебе денег? Право, чудеса!

— Почему чудеса? — смущенно спросил мальчик. Заннуба не могла оторвать глаз от его нового костюма.

— Да потому, что это на тебя не похоже. Ведь ты — совсем как твои дядюшки — соглашаешься надеть новый костюм только в «большой праздник» [5] «Большой праздник» — начинается 10 числа «месяца паломничества» (Зульхиджа) и продолжается три дня. . Ну и чудеса! Ты стал таким франтом, таким красавчиком! Клянусь пророком, увидев тебя, каждый скажет: «Вот сын султана!» Да хранит тебя имя пророка! Я очень рада. Сегодня у нас праздник! Сегодня у нас праздник!

Мухсин покраснел. Но странно, комплименты Заннубы не радовали мальчика, наоборот, ему стало больно. Сердце его сжалось.

Он поспешил переменить разговор.

— Что сегодня на ужин?

— То же, что и на обед, — рассеянно ответила Заннуба, снова уставившись в карты.

— Опять гусиная ножка! — воскликнул Мухсин.

Заннуба быстро подняла голову и укоризненно посмотрела на него.

— А чем плоха гусиная ножка? И ты туда же, Мухсин… А ведь про тебя говорят: «Он умный!» Клянусь пророком, вы скоро увидите, к чему ведет такая Неблагодарность. Аллах не дает счастья тому, кто не довольствуется своим куском хлеба. Твои дяди, да не будешь ты таким, как они, стали совсем несносными. О хранитель! И ты тоже начинаешь ворчать.

— Но послушай, тетушка, — мягко сказал мальчик, — мы уже три дня едим гусиную ножку. Дядя Абда сегодня в полдень поклялся на Коране…

— Абда? — гневно перебила его Заннуба. — А кто он такой, скажи на милость, этот си [6] Си (или сиди) — господин. Абда? Что он, хозяин или старший в доме? С каких это пор в нашем доме имеется хозяин? Если говорить правду, глава семьи твой дядя Ханфи, храни его Аллах. Он работает, всех нас кормит, но никогда ничего не говорит и не жалуется. Аллах да сохранит и продлит его жизнь. А Абда? Только и умеет, что с раннего утра браниться, кричать и кидаться на людей.

— Ведь он тоже скоро будет зарабатывать, тетя. К концу года он получит диплом и станет инженером.

Заннуба промолчала. Ее лицо было мрачно. Она снова принялась тасовать и раскладывать карты.

— Абда воображает, что я его боюсь, этого плюгавого хвастуна! — вдруг крикнула она. — Нервный, вспыльчивый! Подумаешь! Нет, клянусь Аллахом, я никого не боюсь!

— А ему самому ты это скажешь? — спросил Мухсин, насмешливо улыбаясь.

Заннуба резко повернулась к нему.

— Что ты говоришь?

Но Мухсину не хотелось с нею спорить, особенно в такой день. Ему даже стало досадно, что он затеял этот разговор. Он засмеялся, стараясь показать тетке, что пошутил и хотел только немного позабавиться.

— Хочешь знать правду, тетя? — серьезно спросил он. — У дяди Абды сердце благородное и чистое.

Заннуба ничего не ответила и молча склонилась над картами, внимательно их разглядывая. Скоро она опять совсем ушла в свои мечты и думы. Мухсин смотрел на тетку, следя за движениями ее рук, раскладывавших карты, и, вглядываясь в ее лицо, словно старался разгадать тайну старой девы. В его глазах искрилась лукавая детская насмешка. Наконец он вплотную придвинулся к Заннубе и спросил, улыбаясь:

— На кого ты гадаешь? На жениха?

Как только Заннуба услышала заветное слово, ее накрашенные сурьмой ресницы дрогнули. Она растерянно подняла руку, поправляя на выкрашенных хной волосах покрывало, и, смущенно потупившись, пробормотала:

— Нет, клянусь пророком, я не о том думаю!

— А о чем же? — продолжал Мухсин все с той же скрытой насмешкой. — Разве я тебе чужой, что ты от меня скрываешь? Знаешь, тетя, клянусь великим Аллахом, никто так не отпугивает женихов, как дядя Ханфи. Все дело в дяде Ханфи. Это он их разогнал.

— Нет, клянусь пророком, я не о том думаю! — повторила Заннуба и стыдливо опустила глаза, словно молоденькая девушка. Мухсин молчал, украдкой разглядывая ее некрасивое увядшее лицо. Что означает это смущение? Притворство или оно искренне? Ему стало грустно, и он почувствовал сострадание к тетке.

Заннуба росла в деревне, невежественная, всеми заброшенная. Она прислуживала жене своего отца и ухаживала за ее курами. Когда ее братья, Ханфи и Абда, поехали учиться в Каир, Заннуба и сын садовника Мабрук, их товарищ по сельской школе, не преуспевший в науках, отправились туда же, чтобы вести их хозяйство и править домом. Жизнь в столице мало изменила Заннубу. Она усвоила только внешние признаки культуры: манеру одеваться и говорить, да и то ограничивалась слепым подражанием своим каирским приятельницам, не понимая смысла того, что делает. Мухсин рассказывал, что не раз слышал, как она встречала своих гостей словами: «Bonsoir mesdames» [7] Добрый вечер, сударыни ( франц. ). , хотя было раннее утро. Как и большинство некрасивых женщин, Заннуба замечала все на свете, кроме своей непривлекательности. Она очень удивлялась, что то одна, то другая ее знакомая или соседка выходит замуж и лишь она — такая интересная, такая хорошая хозяйка, госпожа в своем доме, остается в девушках, и никто не просит ее руки. Приписывала она это только одной причине: