Давид Малкин - Король Шломо

Король Шломо рассмеялся и покачал головой.

– Чего же тут смешного? – не понял мальчик. – Мы, две семьи, живём с молока Варды. – Он остановился, чтобы вытащить колючку из пятки, потом догнал Шломо.

– Ты не обижайся, я не над тобой смеялся, – сказал король. – Как тебя зовут?

– Шаул.

– Совсем, как нашего первого короля!

– Кого?

Теперь остановился удивлённый Шломо.

– Ты что, не слышал о великом воине Шауле – первом короле иврим?!

Мальчик покачал головой: нет. Потом спросил:

– Он командовал солдатами праотца Моше?

– Нет. Тот был Иошуа бин-Нун. Запомнишь? – и подумал: «Люди не помнят о том, что было. И о том, что будет, не вспомнят те, кто придут потом».

– А тебя как зовут? – спросил мальчик.

– Шломо бен-Давид.

– Прямо как нашего короля! – обрадовался мальчик.

– Ты его видел когда-нибудь?

– Пока нет, – сказал мальчик. – Но отец обещал в этом году взять меня на Суккот в Храм. Там наш король будет читать Священный свиток. Ты тоже приходи.

– Приду, – пообещал король Шломо. – Ну, прощай. Я думаю, Варда ждёт тебя дома.

Этой ночью ему приснился самый чёрный сон его жизни.

Солнце не взошло, и стало ясно: больше не будет ни ночи, ни дня, ни весны, ни зимы, ни осени и ни лета. Народы, гонимые, будто прах при ветре, метались по земле, не находя себе на ней ни одного спокойного места.

В необозримой печи неба Шломо успел увидеть сгорающие звёзды. Он почувствовал жар потока за мгновение до того, как тот обрушился на землю, потом услышал его кипение и последний вздох испаряющихся морей, в одном из которых плавало сварившееся чудовище – Левиафан. Стоял запах испепелённых трав, деревьев, животных и людей, трещали горящие леса, пылали стены гигантских зданий, и от их падения сотрясалась земля под ногами у Шломо. Перед тем как ослепнуть, он ещё увидел все краски погибающего мира. Он знал, что сам кричит от ужаса, но не слышал себя в общем вопле окончания жизни на земле.

Шломо проснулся и кинулся в Храм. Там он просил Господа о прощении людей, ибо нету безгрешного.

– То, что ты увидел во сне, может случиться, – сказал ему Храм. – Народы не могут жить без страха перед Богом, иначе они уничтожат сами себя. И Бог исправляет людей страхом перед Ним.

– Не должен ли я скрыть от людей свиток «Коэлет»? Поймут ли они верно то, что там записано?

– Поймут, – сказал Храм. – А тот, кто захочет ошибиться – пусть ошибается.

– Если бы можно было оставить мои свитки только тем, кто поймёт их правильно! – вырвалось у Шломо.

– Когда на четвёртый день Творения Господь развесил на небе солнце, луну и звёзды, Он не велел им светить только праведникам, – сказал Храм. – Пусть же и твои свитки будут для всех.

В часы, когда роса ещё поблескивает на крышах домов, а стены их едва прорисованы светом, блеянье овец и коз будит жителей Ерушалаима. В дворовых загонах хозяйки отодвигают камышовые загородки и выпускают коров на улицу, где их сгоняют в стадо, которое собирают возле Ивусейского холма городские пастухи. Овец и коз пасут в каждой семье дети, а верблюдов и мулов с постоялых дворов ведут на водопой слуги купцов. В загонах остаются только ослы, привязанные к большим камням. Выставив челюсть, они ревут от страха, что их забудут покормить и налить воду в поильню.

Дождливая зима подходит к концу. Комья земли, чернеющие в переполненной зелёным соком траве на склонах холмов Ерушалаима ещё покрыты прошлогодним мхом, но в его проплешинах уже разгораются угольки горецвета и покачиваются на ветру лимонные звёздочки дикой спаржи. На заре раздвигаются шипы чертополоха, открывая нежные цветы с множеством узких лепестков и мохнатых тычинок, на которых раскачиваются весёлые крошечные жучки.

Пока хозяйки мелют зерно, младшие дети выносят на солнце шкуры, на которых спала семья, средние – идут за водой к Тихону или к колодцу поближе, старшие – с родителями на базар, а малыши бегут смотреть смену стражи в городских воротах.

На рассвете приступают к ежедневной службе храмовые коэны и левиты, а те горожане, которые работают у себя во дворе, поглядывают на Храмовую гору, определяя время дня либо по столбу дыма над жертвенником, либо по разносящимся над Ерушалаимом звукам труб и свирелей храмовых левитов.

Едва восходит солнце, стража открывает городские базары. Там режут баранов и готовят горячую похлёбку, выставляют на продажу брынзу, овощи, горшочки с маслом, с простоквашей, с мёдом; варят или жарят на костре привезённую с Иордана рыбу, расхваливают пальмовое вино и фрукты из оазисов Заиорданья.

Торговцы ослами и мулами моют и чистят животных, пока дети собирают траву у городской стены и посыпают песком пол в загонах. Продавцы и покупатели – давние знакомые, а часто и родственники – громко окликают друг друга, обнимаются, рассказывают семейные новости. Там же на базарах изготавливают посуду гончары, раздувают угли кузнецы, зевают за столиками менялы, осматривают больных лекари, шепчутся сплетники, встречаются за чашкой вина купцы и солдаты, кричат, задрав голову, разносчики воды.

В середине дня город оглашают крики скороходов, бегущих перед нарядными повозками иноземных гостей, посланников и ерушалаимской знати. Сверкая медными щитами и богатыми доспехами, из Дома леса ливанского выходит отряд телохранителей короля, основанный ещё отцом Шломо Давидом, в чью смерть иврим до сих пор отказываются поверить.

Вечером на городских стенах загорается множество факелов, зажигаются все светильники в Храме. На горе Покоя освещаются дома язычниц – жён короля Шломо. Возле этих домов горят огни перед алтарями иноземных богов. К вечеру купцы, сойдясь на постоялых дворах, говорят о делах, дивятся великолепию города, а те, кому повезло побывать в Доме леса ливанского, рассказывают чудеса о роскоши этого дворца. Бывалые купцы поражены переменами: в бедный Город Давида вдруг пришло изобилие, и он сделался главным городом иврим – Еру шал аимом. Учёные люди и посланники, прибывающие сюда по делам, на десятках языков обсуждают порядки и обычаи, введённые священнослужителями Храма. Одних озадачивают, а других восхищают принятые у иврим запреты поднимать оброненные при жатве колоски, возвращаться за забытым снопом, дожинать поле до самого края и снимать в винограднике маленькие грозди: всё это должно достаться бедным.

Король Шломо видел, что народ привыкает к Храму. Через четыреста восемьдесят лет после выхода из египетского рабства у иврим был в их главном городе дом Бога. Король вслушивался, как люди распевают молитвы в праздники. В одних напевах звучит тревога, в других – спокойная радость, а в молитвах Судного дня – то сожаление и отчаянье, то надежда и прилив сил.