Михо Мосулишвили - Рассказы

Ты не кайфуешь, Захар?! А ведь какой повод для кайфа я тебе сейчас предоставляю. Приди в себя! Прочисть уши! Промой мозги!

А ему, братку нашему, знаешь, что я скажу?

Этот ваш Паспорт сущий мамонт, мастодонт. Ходит за вами хвостом, надзирает, на ус мотает… Волк в овечьей шкуре, морда — гнилая картошка. А я сторонник тонкости и соразмерности, лютый враг грубости и топорности. И у меня от него уже вскипают мозги, и брось ты, браток, его, подь к нам сюда.

Не сердись, браток! Почитал бы и ты что про дерби, тотчас отбурел и решился бы. Может, дашь малость форы, а? Подождешь?

Что значит «кто»?

Не «кто», а «что»! Понял?

Боп? Что такое, любопытствуешь, боп? Боп что такое?! Боп — стиль джазовой игры… исполнения… вот что! А Птица, этот чародей звука… это Чарли Паркер, один из величайших музыкантов-джазменов. Он дул в альт-саксофон. Что творил, браток ты мой, что выкомаривал! В быстрых пассажах перемежал триоли с восьмыми… А надобно тебе, браток, знать, что триоль вещь своенравная! Этакая капризная ритмическая музыкальная фигура. Но, представь, пассажи звучали естественно и свободно. И напоминали… что же они напоминали?.. А-а, вот что… Будто град грохочет по крыше. Упоение! Сила… Кстати, с мелодией здесь, браток, все не так просто. В бопе она улавливается лишь в начале и разве что в самом конце композиции, когда завершается тема. В импровизационной же части, там, где идут самые кайфовые сольные партии, мелодия сознательно приглушается, маскируется. Вот чего не усек сам Сачмо, он же Луи Армстронг. А какой был джазист! Какой гений!

Вернемся… ну, конечно, вернемся, Захар, к делу…

Подхожу я, стало быть, к этим… тамошним, постоянным… откуда, высказываюсь, берутся программки.

Да тетка, говорят, тут где-то торгует.

Тетку засекаю в кассе, выкладываю ларь, получаю искомое. В наше, помню, время по-русски печатали, теперь, гляжу, по-грузински. То-то… То-та-ли-затор… Выдает два вида игры — «Тройной экспресс» с угадываньем первого, второго, третьего места — при том что в наше время довольно было первого и второго, — и три «Одиночных» — с угадываньем первых мест в трех забегах. Прежде были и дубли — бега и скачки, правда, и тогда сие нам было не по зубам.

За тотализатор еще ларь отстегиваю.

Стою, стало быть, умягченный, охваченный воспоминаниями, а вы, ушедшие, маячите тут же, рядом. Ворошу программку, подсчитываю отпрысков Петрополиса, коим предстоит нынче показать себя. Боже праведный, целых шестеро. С Любушкой породил он, Петрополис, Волюшку, пегую кобылку, теперь уже четырехлетку. С Аргунью прижил Огня, огненно-красного, ныне тоже четырехлетку. С Богемой — Спорщицу, темно-рыжую нынешнюю двухлетку. С Галканой — буланую Соломку, двухлетку же. С Геликой — Чагиса, гнедого жеребчика-трехлетку. С Садлерией — Светлогривого, жеребца-семилетку.

Петрополиса, должно быть, отправили обратно в Марнеули, в Куларское коннозаводство, держат там в табуне для приплода… Любопытно, однако, как он там, все ли увивается за кобылками или унялся, ходит в тележной упряжке? Или содержится в почете в том же Кулари?..

Стою, короче, думаю, полагаю…

— А-ух, кого я вижу! — ревет кто-то совсем рядом.

Сначала не реагирую. Мало ли всяких тут ворюг и мошенников, к тому же, учитываю, вас там, Захар, все прибавляется, в геометрической почти прогрессии. Как крыс…

— Не прикидывайся, что не узнаешь, не то схлопочешь по челюсти! — рявкает тот же голос.

Халява, Захар, нарисовался. В натуре! Ну, не фигня?! Что ты скажешь!

— Эге-ге! — воплю. — Халява! Дружище! Уж не думаешь ли, что нынче на ипподроме поминки?! — И мы душим друг друга в объятиях.

— Ну, ты как? А?! Как ты? — входит в раж, грохочет Халява.

— Да так… — говорю. — Как-то этак…

— И в каком составе щебечешь?

— Да ни в каком, — отвечаю. — Сам, — отнекиваюсь, — по себе…

— Вау! Ты что?! Куда это тебя заносит! Составы, как грибы после дождя, плодятся… Прямо как с неба сыплются! Шуруют, долбят, тусуются… Даешь, брат! Не пойму, в чем тут фишка! Не приглядеть за тобой, чего доброго, сядешь на «Астру» да на картошку в мундирах!

Чуешь, какой базар пошел, какие разговорчики затеваются?! Вот-вот кайфом запахнет, да каким еще!

— Брось! Не до составов мне.

— Дуй со мной! — и слушать не хочет.

— Ни шагу… — упираюсь. — Ни-ни… пока не кончатся скачки!

— Ступай со мной, — пристал, как банный лист, припер, в общем, к стенке. — Пятьсот баксов в месяц, «форд-мустанг» и красотки! Идет?! Погоди-погоди! В законные узы брака вступил, что ли? В женины угодники?!

Сечешь? Халява мне, а?!

Кто не успел отсюда слинять, с голодухи ремень подтягивает, а этот, вчерашний завсегдатай чужих поминок, сулит пятьсот зеленых?!

— Да пошли, черт побери! Тоже мне…

Ну, пошли так пошли.

Привел меня к какому-то рогачу. Встречаются, знаешь, такие… если вглядеться в окололобное пространство…

— Вот, господин Паспорт, — объясняет ему Халява, — этот самый! В армии десантником отслужил, дрался в Афгане, потом в Самачабло и в Абхазии воевал, в полку «Пантера». Три дня выносил на плечах из тыла врага нашего друга Захара и схоронил его здесь, на Сабурталинском кладбище.

Не знаю, были, не были вы друзьями, но к делу, Захар, он себя приплел-припечатал.

— Ну, так как? Примем, что ли?! — задумался шеф.

— Да, — поддакнул Халява. — Примем!

— Десантником, не десантником, мне это до лампочки. Вот только с ориентацией если того… все кости перемелю, — пригрозил шеф.

— Что за, — не сразу сообразил я, — ориентация?

— Полный, — поднял большой палец Халява, — поррядок!

— Ладно! Приму с испытательным сроком. Жалованье положу, так и быть, пятьсот баксов. Валяй!

— Ну! — соглашаюсь. Терять-то нечего.

— Да, — спохватывается шеф. — Как с полицией? Есть осложнения? Нет?

— Были, — уточняет Халява, — теперь нету.

Короче, сечешь, Захар? О тысяче ларей идет разговор. И свои проблемы решу, и родным подсоблю.

Ты бы и сам не отказался. Поверь!

С чего это магнитофончик примолк?

А-а, сторонка…

Погоди-ка, переверну.

Ну, браток, жарит этот Чарли Паркер! Птица!

Один добрый малый, Дейв Таф, помню, рассказывал: вхожу, говорит, в зал, а эти щенки, боперы то есть, несут какую-то дурь на своих инструментах. Один этак резко вдруг останавливается, другой подключается, тут как тут третий. Не поймешь, где квадрат начинается, где кончается. Квадрат это, браток, количество тактов, надобных для раскрытия темы. Потом разом все, бряк, умолкли. Мы прямо, говорит, остолбенели!

Да, да, Захар, к делу, ну конечно же к делу…

Стало быть, чтоб и ты был, Захар, в курсе, шеф наш, этот Паспорт… господин Паспорт — надо же, назвали! — делает знаки с трибуны, «форд-мустанг», мол, стоит неподалеку, под соснами. Есть шампанское и персики. Придет пара фрей. Одну разделите вы с Халявой, другою займусь я сам. Она давно водит меня за нос, так что пора разобраться. Впрочем, что в этой жизни дается нам без мучений!