Дон Делилло - Космополис

Эрик сидел в кресле, и ему полуснились сцены и колышущиеся лица из отцовского сознания, те, что левитировали в его сне, или краткой грезе, или окончательном морфиевом успокоении, и в них появлялась и исчезала кухня, эмалированная столешница, пятна на обоях.

— Две с окнами, — говорил Энтони.

Он чуть не спросил, сколько проспал. Но ведь люди всегда спрашивают, сколько проспали. А он рассказал им о достоверной угрозе. Доверился им. Хорошо было кому-нибудь поверить. Как-то правильно этот вопрос прояснить в этом конкретном месте, где в воздухе висит прожитое время, пропитывая собой осязаемые объекты и человеческие лица. Здесь ему было безопасно.

Ясно, что Ибрагиму не сообщали. Тот спросил:

— Но где же в этой ситуации начальник службы безопасности?

— Я дал ему отгул на остаток ночи.

Энтони стоял у кассы, жевал.

— Но у тебя же в машине есть защита?

— Защита.

— Защита. Ты не знаешь, что это?

— У меня был пистолет, но я его выбросил.

Ибрагим сказал:

— Но почему?

— Не предусмотрел. Не хотелось строить планы или принимать меры предосторожности.

— Знаешь, на что это похоже? — сказал Энтони. — На что похоже, знаешь? Я-то думал, у тебя репутация. Уничтожать человека в мгновение ока. Но ты, мне кажется, какой-то сомнительный. И это сынок Майка Пэкера? У него был пистолет, но он его выбросил? Это что такое?

— Что это такое? — сказал Ибрагим.

— В этом районе города? И без пистолета?

— Такие меры принимаешь, чтобы оберечься.

— В таких районах? — сказал Энтони.

— Тут и пяти метров потемну не пройдешь. Не будешь осторожен — пришьют в два счета.

Ибрагим смотрел на него. Ровно, издалека, без точки соприкосновения.

— А попробуешь взывать к голосу их разума, займет чуть дольше. Сначала выпотрошат.

Он смотрел прямо сквозь Эрика. Голос звучал мягко. Шофер вообще был мягким человеком в костюме с галстуком, сидел с пирожным в вытянутой руке, а реплики явно целили в Эрика лично, он уже не про этот город говорил, не про эти улицы, не про обсуждаемые обстоятельства.

— Что у тебя с глазом случилось? — сказал Энтони. — Чего это его так вывернуло?

— Я им вижу. Машину водить могу. Экзамены сдал.

— Потому что у меня оба брата были тренерами у бойцов много лет назад. Но такого я ни разу не видел.

Ибрагим отвернулся. Не станет он поддаваться приливу чувств и воспоминаний. Может, предан своему прошлому. Одно дело обговаривать свой опыт, брать его для справки и как аналогию. Но описывать саму жуть в подробностях чужим людям, чтоб они покивали и забыли, — это ему должно казаться предательством собственной боли.

— Тебя били и пытали, — сказал Эрик. — Военный переворот. Или тайная полиция. Или думали, что тебя казнили. Выстрелили тебе в лицо. Бросили подыхать. Или повстанцы. Захватили столицу. Мели всех госслужащих без разбору. Без разбору били прикладами в лицо.

Он говорил тихо. Лицо Ибрагима чуть заблестело от пота. Выглядел он настороже, наготове — такому научился в каких-нибудь песках еще за семьсот лет до своего рождения.

Энтони откусил пирожное. Они слушали, как цирюльник жует и говорит:

— Я любил свою тачку. Еду глотал, не жуя. По двенадцать часов кряду вертел баранку, одну ночь за другой. Отпуск? И думать забудь.

Он стоял у кассы. Потом вытянул руку и открыл ящик под стойкой, вытащил полотенца для рук.

— А что у меня для зашиты?

Эрик его уже видел — на дне ящика лежал старый рябой револьвер.

Они с ним разговаривали. Скалили зубы и ели. Навязывали ему револьвер. Эрик не был убежден, что это имеет смысл. Боялся, что ночь закончилась. Угрозе следовало материализоваться вскоре после того, как рухнул Торваль, но она не проявилась — с того момента и поныне, и Эрик стал думать, что не возникнет уже никогда. Унылейшая перспектива из возможных: там попросту никого нет. Он остался болтаться в подвешенном состоянии, все суетное и весомое размылось в прах за спиной, а впереди — никакой кульминации.

Осталось только подстричься.

Энтони взметнул полосатую накидку. Побрызгал Эрику на голову водой. Теперь разговаривать стало легко. Он долил в стопку самбуки. Затем пощелкал ножницами в воздухе, для примерки, в дюйме от Эрикова уха. Беседа — как водится в парикмахерской, аренда дорожает, в тоннелях пробки. Эрик держал стопку на уровне подбородка, прижав локоть к боку, осмотрительно потягивая ликер.

А через некоторое время сбросил накидку. Сидеть здесь он больше не мог. Вскочил из кресла, залпом опрокинул стопку, будто виски.

Энтони вдруг стал очень маленьким — расческа в одной руке, ножницы в другой.

— Это чего вдруг?

— Нужно уйти. Не знаю, чего вдруг. Вот так и вдруг.

— Так дай я хотя бы правую сторону достригу. Чтоб ровно было.

Для Энтони это что-то значило. Ясно же — чтоб с обеих сторон было одинаково.

— Я вернусь. Честное слово. Сяду, и ты закончишь.

А шофер вот понял. Ибрагим подошел к стойке и вытащил револьвер. После чего протянул его рукояткой Эрику — на тыльной стороне руки вспыхнула вена.

В лице его читалась какая-то решимость, мрачное упорство: раз я на службе — должен распознавать все жесткое и беспощадное на свете, — и Эрику хотелось как-то соответствовать степенной суровости этого человека, иначе Эрик рискнет его разочаровать.

Он принял у шофера револьвер. Никелированная дрянь. Но он ощущал всю глубину опыта Ибрагима. Пытался что-то разглядеть в его изуродованном глазу, вычислить по налитой кровью полоске под приспущенным веком. Он уважал этот глаз. В нем читалась история, угрюмый фольклор времени и судьбы.

Из люка шел пар — через высокую синюю трубку, привычное зрелище, подумал он, но так красиво, в нем чувствуется странность, непостижимость увиденного свежим взглядом: пар подымается из городской земли, почти как привидение.

Машина подъехала к Одиннадцатой авеню. Эрик сел вперед к шоферу и попросил его отключить все средства связи с комплексом. Ибрагим сделал, как велят. Потом активировал дисплей ночного видения. На ветровом стекле возникла череда тепловизионных изображений — слева внизу, объекты вне досягаемости передних фар. Высветлил кадр с мусорными контейнерами у реки, чуть поднял угол обзора. Включил микрокамеры, следящие за непосредственным периметром автомобиля. Теперь на одном экране в приборной доске можно увидеть, кто подходит к машине с любой стороны.

Эрику все эти возможности казались игрушками — может, пригодится разве что в видеоарте.

— Ибрагим, скажи мне.

— Да.

— Вот эти вытянутые лимузины, которых полно на улицах. Мне непонятно.

— Да.

— Где они паркуются по ночам? Им же много места нужно. Где-то возле аэропортов или в Низинах Нью-Джерси. На Лонг-Айленде, в Нью-Джерси.