Олег Лукошин - Первое грехопадение

— Поле? Ни фига себе.

— Да, поле. Земля коричневая такая. Ветер дует, ковыль колышется.

— Татары на Русь идут… — добавила Тамара.

Все грохнули со смеха.

— Вот, видите, — смеялся Глеб. — Уже ученики появились. Это быстро перенимается.

Аудитория заполнилась. Вскоре подтянулись преподаватели. Всех разбили на группы, а декан толкнул речугу. Не ждите лёгкой жизни — вот главный её мотив.

Глеб попал в группу к молодой преподавательнице — она только начинала работать. Диспозиция ему понравилась — Елена Фёдоровна, так звали преподавательницу, внешностью своей обещала долгое и томное общение. Очень лучезарно улыбалась. Поздравила всех с поступлением.

Сентябрь. Учёба. Университет.

— Глеб, — подходили к нему весь первый семестр девушки. — Растолкуй моё имя тоже.

— А что мне за это будет?

— Я тебя поцелую.

— Лады. Значит…Марина.

— Марина.

— Марина, Марина, Марина. Влагой какой-то веет.

— Ну, это я сама знаю! Марина от «моря» произошло, и всё такое — как-то там по-гречески.

— Хорошо, хорошо. Другая версия.

Он думал несколько напряжённых секунд, потом выдавал:

— Марина — это разлука. Муж пил, денег не приносил, приходится расставаться. Прощай, говорит он. Пошёл к чёрту, отвечает она. Расстаются не друзьями.

— Ну вот, мракобесие какое-то!

— Ассоциация.

— Какие-то они у тебя мрачные. Мужи пьяные, и всё такое.

— А что вас ждёт ещё!?

— Ладно, вот тебе поцелуй.

Марина, девушка стильная и куражная, чмокала его в щёку.

— А в губы?

— В губы любимого только, дурачок.

Она убегала на лекцию, а Глеб думал, улыбаясь: «Нелюбимый».

— А меня истолкуешь?

— Что-то не помню твоё имя.

— Жанна.

— Ах да, Жанна.

Студенты бурлили, толкались. Несли из буфета пирожки. Марат махал рукой — звал в курилку.

— Потом, Жан, ладно. Сейчас дел много.

— Ладно.

В курилке щедрый Марат угощал «Уинстоном».

— Гле-буш-ка! Судьбу предсказываешь, говорят. В корень зришь. Ну-ка, продемонстрируй.

— Натали-и-и, — вместо приветствия пел Глеб. — Утоли мои печали, Натали-и-и…

Наташа усаживалась к нему на колени — она была смелой девушкой и никого не стеснялась.

— Давай, — кивала. — Порази моё воображение.

— Зачем тебе судьбу знать? — спрашивал Глеб. — Ты же сильная женщина.

— За женщину в ухо получишь. А судьбу хочу знать, чтобы избежать ошибок.

— Их у тебя не будет.

— Давай, не тяни резину.

— Наталья — это чувственная безжалостность. Муж хоть и пил, но нечего мужик был — но она всё равно бьёт его шваброй. Швыряет лифчиками, матерится. Других мужиков водит. Но жалеет его, жалеет.

— У тебя хорошие судьбы бывают?

— Да где ты про хорошие слышала?

— В кино видела.

— Что-то не помню такое кино.

Перед первым зачётом он почему-то волновался.

— Надо же, как первоклассник.

— Я тоже волнуюсь, — отвечал Марат.

— Глеб! Ну как там, что придумал?

— А, Жанна. Тяжело что-то у тебя придумать.

— Ну вот!

— Даже образы никакие не всплывают. Только напряжение чувствуется.

— Я так хотела узнать…

— Нечего, не расстраивайся. До Нового года всплывёт.

— Ну ладно.

«Жанна, — думал он на зачёте. — Как же Жанна?»

Зачёт с первого раза не сдал. Пришлось дважды. Но зато остальные пошли как по маслу.

— Слышал новость? — спросил его Марат в первый учебный день после Нового года.

— Какую?

— Жанну с пятой группы знаешь?

— Ну.

— Вены вскрыла.

Он обомлел.

— Насмерть?

— Ну да. На венок сдавать будешь?

В целом семестр закончился успешно. Экзамены Глеб сдал на четвёрки — но это нормально. На каникулы ушёл с чистой совестью.

Все каникулы пролежал на диване. Сутки напролёт смотрел телевизор. Думал:

«Точно. Совершенно точно. Жанна — это вскрытые вены».

— Иду! Иду! — кричала она, подбегая к двери. Мельком взглянула на себя в зеркало — вроде нормально. Не считая, конечно, живота.

Открыла дверь. Он вошёл — стремительный, элегантный, с огромным букетом роз, за которым пытался прятаться. Костюм с иголочки, белоснежная рубашка, галстук под цвет глаз, начищенные до блеска ботинки, и улыбка — эта кроткая, волшебная улыбка.

— Это мне?.. — Не было слов, чтобы выразить восторг. — Кирилл, ты просто…

Он притянул её к груди и засосал. Это длилось не меньше пяти минут — никто, кроме него, не умел делать это так долго.

— Как там наш малыш? — положил он руку на живот. — Не капризничает?

— Да нет, — отвечала она, — он хорошо себя ведёт. Только иногда чем-то недоволен бывает.

— Когда он родится, — шепнул он ей на ухо, — он будет доволен абсолютно всем.

В машине они разговаривали о её прерванной учёбе.

— Ну ты хоть хочешь продолжать это дело? — спрашивал он её.

— Ой, даже не знаю. Когда академку брала — до смерти не хотелось учёбу эту на год затягивать. Помнишь, какая злая из-за этого была?

— Помню, — улыбаясь, кивал он.

— А сейчас…совсем всё желание пропало. Не знай, найду ли силы после родов? Почему-то кажется, что нет.

— Я вот тебе что хочу сказать, — после секундной паузы продолжал он. — Если тебе учёба в тягость — плюнь ты на неё! Я серьёзно. Не стоит из-за этого здоровье гробить. Материально ты будешь обеспечена. Я даже не хочу, чтобы ты работала. Дома сидеть будешь.

Она ничего не отвечала, будто раздумывая, но уголки губ так и складывались сами собой в улыбку.

— Я тебе, — потянулся он к бардачку, — подарок небольшой купил. Примерь, — протянул он чёрную коробочку.

Она открыла.

— Серёжки! Бриллиантовые! — смотрела на него в немом восхищении. Потом прильнула и чмокнула в щёку. — Паш, ты просто бесподобный!

Ресторан действительно впечатлял. Он располагался на третьем этаже и на каждом повороте лестницы, а ещё у входа и по углам стояли лакеи в ливреях.

Их проводили в зал, посадили за столик — они выбрали самый дальний. Заказали совсем немного — в её положении налегать на кулинарные изыски было бы рискованно. Он тоже не излишествовал — просто чтобы не дразнить любимую. Они потягивали вино, перебрасывались негромкими фразами и слушали печального саксофониста.

— Обожаю такую музыку, — говорил он ей.

— Я тоже, — отвечала она.

— Сейчас какую — то туфту народ слушает. Настоящая музыка уходит. Вот, единицы лишь хранят ещё её для нас.

Она вскинула понимающе глаза — говорить сейчас не хотелось, музыка пронимала до самых основ. Когда музыкант закончил композицию, они долго, правда почти беззвучно аплодировали ему.

— Сейчас я тебе покажу кое — что, — сказал он некоторое время спустя, заговорщически подмигивая. Засунул руку во внутренний карман пиджака.

— Опля! — и достал бумажник.

А из бумажника — сложенный вчетверо листок.