Алесь Кожедуб - Уха в Пицунде

— Слышали ли, что я рассказывала? — подошла ко мне Диана. — Я могу повторять для вас.

— Не надо, — сказал я. — Через сколько отъезжаем?

— Через час, — выскочил из толпы туристов Виктор. — Ты куда пропал?

— В церковь зашёл.

— Может, пивка? — галантно предложил Диане Виктор.

Она закивала головой.

— Вот сюда и зайдём, — показал на ближайшее кафе Виктор.

— Болгары кивают головой, когда говорят «нет», — сказал я. — Так?

— Так, — улыбнулась Диана. — Я биру не пью.

— А кофе?

— Пью.

— Значит, идём в старый город пить кофе.

— Погоди, — остановил меня Виктор. — Получается, у них всё наоборот?

— Конечно! — замотала головой Диана.

— А если ты согласна?

Она опять помотала.

— Чтобы разобраться, надо хорошо выпить, — сказал Виктор. — Я с немцами тоже часто вхожу в ступор. Особенно по пьяни.

— Пьяные все одинаковы, — пожал я плечами.

— Не скажи! — загорячился Виктор. — Немцы по-другому дуреют. Но при девушке я не буду…

Старый Несебр был сплошной сувенирной лавкой, в которой продавцов значительно больше, чем покупателей. И здесь не было кошек, с презрением глядящих на праздношатающихся двуногих. А старики, цедящие пиво, появятся ближе к вечеру. Интересно, они тоже пьют его с цацей?

Диана и в Несебре выглядела белой вороной.

— Вы умышленно не загораете? — спросил я.

— Что? — растерялась она.

— Нет, ничего.

Я тоже плохо понимал болгарскую речь. Написанный текст воспринимался гораздо лучше. Я знал, что дело в структуре языка, болгарский намного архаичнее. Некоторые слова в нём мне очень нравились, например, брашна — зерно.

— Бысть или бяше? — спросил я Виктора.

— Чего?! — уставился он на меня.

— Диану надо вывести на пляж. Видишь, какая бледненькая?

— Не надо, — улыбнулась Диана. — Загорать буду без работы.

Да, местные жители почти не загорают. Мой друг из Сухуми Володя на пляже не бывал годами. А его пятилетний сын просто не знал, что такое море, ходил круглый год в соплях. Каково им сейчас на тонущем корабле под названием «Сухуми»?

Мы опять погрузились в автобус и поехали в Бату. Вдоль дороги тянулись поля с редкими виноградниками.

— Много пустующей земли, — сказал я Диане.

— Колхозы разогнали, — ответил вместо неё водитель.

— И кому теперь принадлежит земля?

— Раздали крестьянам. Но одному трудно обрабатывать…

Водитель по-русски говорил намного лучше Дианы.

Я вспомнил своего родственника Алексея, недавно приезжавшего к нам со Смоленщины. Ему было за шестьдесят, но все его звали Лёшкой, и он ни капельки не обижался.

— Что у вас вместо колхоза? — спросил я его.

— Товарищество.

— Поля по-прежнему пустуют?

— Уже нет.

— Слава Богу! — обрадовалась жена. — Неужели стали засевать?

— Нету полей, — посмотрел на неё Лёнька, — один сплошной лес. Пошёл на прошлой неделе по грибы и заблудился. Вроде, в этом месте было поле, а я всё из леса не выберусь, петляю, как пьяный заяц. Деревья высокие, с небом разговаривают. Километров пять лишних прошёл.

— А кто в товариществе работает? — не отставал я.

— Кто-кто — старики. В колхозе было тысяча двести коров, сейчас сто. Молодых на работу в Москву возят.

— Кто возит?

— Наёмники. Наберут бригаду, отвезут на стройку в Москву, через месяц выдадут половину заработка и привезут назад.

— Почему только половину?

— Чтоб ты вернулся за второй половиной. За неделю всё пропьёшь — и опять на стройку. Я их так и зову — товарищи. «Опять нажрался, товарищ?» А он даже хрюкнуть не может. Тишина в деревне…

Болгарские деревни тоже не казались шумными. Оживление царило лишь в Бате, куда один за другим подъезжали автобусы с туристами. У высоких ворот ресторана, стилизованного под деревенский дом, нас встретил официант с подносом, на котором плотно стояли глиняные стаканчики с ракией.

— Гульнём? — взял я в руку стаканчик.

— А как же! — торопливо осушил два стаканчика подряд Виктор. — Третий день на отдыхе, и до сих пор ни в одном глазу.

Мы вошли во двор. Слева под навесами располагались столы, справа эстрада с музыкантами, посередине большая танцевальная площадка. У задних ворот, ведущих на соседнюю улицу, стоял грустный ишак в пёстрой попоне. Чуть поодаль ярко пылал костёр.

Мы сели за свободный стол. Виктор заглянул в кувшины, стоящие в центре стола.

— В одном красное вино, в другом белое! — объявил он. — Какое пьём?

— Красное, — сказал я.

За соседним столом загалдели чехи. Один из них схватил пустой кувшин и побежал к кухне. Несмотря на большой живот, бежал он быстро.

— Я принесу ещё, — улыбнулась Диана, проследив за моим взглядом.

— А сколько кувшинов полагается? — строго спросил Виктор.

— Три.

— Я добавлю, — посмотрел на меня Виктор. — Денег хватает.

Деньги и у меня водились. Вино было жестковато на вкус, но пить можно.

— Славянское братство, — огляделся по сторонам Виктор. — Странно, немецкого языка не слышно.

— У нас много немцев, — привстала Диана. — Вон там сидят, за первым столом.

— Ну и чёрт с ними, — разлил по кружкам вино Виктор. — Но я до сих пор не понимаю, как можно заработать миллиард. Это ж голова должна быть как у профессора!

— В России это проще простого, — сказал я. — Например, в одной из российских республик существует огромный завод, назовём его «Пластмасса». При советской власти его строили всей страной. Контрольный пакет акций завода за двести миллионов долларов приобретает один бизнесмен и через месяц продаёт его американской компании за двадцать пять миллиардов. У тебя в школе что по арифметике было?

— Тройка, — поднёс кружку к губам Виктор — и поперхнулся. — За сколько миллиардов?!

— За двадцать пять.

— А кто этот бизнесмен? — спросила Диана.

— Секрет, но вам я скажу, — наклонился я к её уху. — Сын президента республики, на территории которой находится завод.

Кончики волос Дианы попали мне в нос, и я чихнул.

— На здраве! — рассмеялась девушка.

— Ни хрена себе! — посмотрел в свою кружку Виктор. — Ну ни хрена себе!

Российская действительность сделала его русский язык если не богаче, то значительно экспрессивнее.

— Козлы! — налил он себе в кружку. — Пока только одного козла посадили?

— Больше нельзя, — я тоже налил себе вина. — Разбегутся вместе со своими миллиардами. Частная собственность у нас — это святое.

— Понятно…

— А почему русские очень часто обижают животных? — исподлобья взглянула на меня Диана. — Козы очень красивые. Ишак мне тоже нравится.

В этот момент чехи фотографировались верхом на осле. В каждом мужике было не меньше ста килограммов, но ишак стоически выдерживал их тяжесть. Самого толстого чеха взвалили на него в десять рук. Осёл не повёл и ухом.