Анна Козлова - Люди с чистой совестью

Завалились на этот раз в собственный номер и повалились в постель.

Валера очнулся, аллергически чихнув.

Правая рука затекла — на ней покоилась женская головка, по подушке рассыпались волосы.

— Дашенька, детка, — спьяну зашептал Валера, — а ты как здесь оказалась?

Он тут же вспомнил, что спит на одной постели с Рыбенко и Олей.

Отвернулся.

Через десять минут они тоже проснулись.

Оля, бормоча проклятия, поперлась в ванную. Неровно накрасилась. Вина больше не было.

Рыбенко зажмурился и потер виски.

— Что за… — сказал он. — Если я щас не выжру, я сдохну…

— Это уже было, — напомнил Валера.

Оделись и спустились в гостиничный бар.

Там было темно. За столиком в другом конце зала сгрудились накачанные парни в черных куртках.

Валера обреченно заказал шампанского.

После бутылки, когда все слегка оживились, к ним подошел интеллигентного вида алкаш с предложением сыграть и спеть желаемую мелодию всего за двадцать пять рублей. Валера пьяно запустил руку в карман, откуда на пол посыпались пятитысячные, оранжевые бумажки.

— Высоцкого! Высоцкого что-нибудь! — визжала Оля.

Вдруг по залу разнесся запах анаши.

— Бля, пацаны курят! — заорал Рыбенко.

Оля опасливо замолчала.

— Валерьян, давай, закумаримся! — Рыбенко возбужденно крутил по столу пепельницу.

— Что от меня требуется? — с пьяной надменностью осведомился Валера.

— Дай бабла.

Валера передал ему перетянутую банковской резинкой пачку.

Рыбенко пошел к дальнему столику. Что-то спросил. Ему ответили. Валера видел, как он показывает ребятам в черных куртках деньги. Они резко встали со стульев. Рыбенко сделал приглашающее движение рукой, из которого следовало, что Валера должен присоединиться к разговору. Не обращая внимания на что-то отчаянно лепетавшую Олю, Валера поднялся из-за стола и направился вслед за парнями и Рыбенко к выходу.

Улица пахнула навозом и каким-то буйным, сладостным цветением.

Он успел заметить запаленную кем-то сигарету — узкий, апельсиновый огонек.

В следующую секунду Валера вполне четко осознал, что теряет сознание.

Но очень быстро пришел в себя.

Он сидел рядом с обрывом, за которым текла медленная русская речка. Рядом обнаружился куст с какими-то фиолетовыми ягодами. Валера потряс головой, огляделся. Напротив него, над обрывом стоял Рыбенко, равнодушно покачиваясь на носках, курил.

— Блин, что это? — сказал Валера.

— Что именно? — Рыбенко затянулся, и его сигарета оптимистично воссияла.

— Как мы тут оказались?

— Да просто, — ответил Рыбенко, — как все, наверное.

Валере почему-то не понравился его тон.

— Ты чего это? — сказал он. — Отойди оттуда. Упадешь же…

— А мне — туда надо, — Рыбенко щелчком отбросил окурок.

— Вниз ты имеешь в виду? — напрягся Валера. — Так вместе же пойдем.

— Не, вместе никак. Давай, старик… — Рыбенко протянул Валере руку, Валера потянулся к нему в ответ, и тут Рыбенко вдруг с силой оттолкнулся от травы ногами и исчез в обрыве.

Дальше была темнота.

Ему снились собаки. Почти каждую ночь он видел собак, очень больших, разъяренных псов. Они служили проводниками в поездах, на которых он во сне и в темноте зачем-то ехал, играли в футбол на зимних, обледенелых полях. Конечно, играть зимой в футбол придет в голову только собакам. Они были лохматые, с присохшей к шкуре грязью, а поле — огромное и неровное. Ему казалось, собаки играют даже без ворот. Они просто с ревом носятся туда-сюда, сшибаясь друг с другом, разбрызгивая пучками бешеную слюну и ошметки мяса друг друга. А ему во сне не повезло оказаться в самом центре футбольного поля. Ногами, обутыми в нечто замшево-легкомысленное, он ощущал зимний холод, раскрошенный лед морозил пальцы, ноги его настолько онемели, что он не мог убежать. Да и если б мог, не убежал. Ему с детства внушили, что от собак нельзя убегать — детские правила действуют и во сне. Ему было страшно, когда лавину шерстяных тел бросало в его сторону. Он зажмуривается. Может, он — судья?

А еще он попадал на завод.

Завод, скорее всего, заброшенный. Здания — кирпичные трехэтажные бараки — сохранились с советских времен. Теперь территория поделена между какими-то фирмами, которые что-то друг другу мелко продают, и из барака в барак люди перетаскивают кладь. Люди не обращают на него внимания, а ему привычно стыдно за то, что он опять не знает, куда попал. И зачем он здесь? Худая, серая сука сидит в будке и брешет оттуда. Чтобы уйти с завода, требуется прошмыгнуть мимо будки. И вот он решается, он уже довольно далеко отошел, но внезапно сука выскакивает, и оказывается, вовсе она не на цепи, а на, по меньшей мере, пятиметровом брезентовом поводке. Поводок весь в узлах, может, даже он состоит из двух пятиметровых поводков, связанных вместе.

И тут он бежит. Она почти к нему приближается. Он бежит, он уже видит ворота с толстыми кирпичными столбиками. Он проносится мимо них, больно обдирая бок, а собака кричит ему что-то сзади. Он не оборачивается, так как эта сучка из будки предлагает на ней жениться…

Ощущения возвращались медленно. Первое и самое назойливое — сдавленность вокруг шеи. Хотелось хотя бы пощупать, что там так отвратительно давит, но руки не слушались. Руку Валера поднять не мог.

Видимо, он застонал, потому что рядом, где-то вверху и справа началась суета.

— Ты глаза можешь открыть? — задавший этот вопрос голос показался Валере очень знакомым. Более того, он прекрасно этот голос знал, но в голове как будто волны с шипением находили на скалы — голос искажался.

— Попробуй, ну, пожалуйста, — голос не то чтобы дрогнул, а как-то разболтанно зашелся в октавах.

Валера не чувствовал ничего страшного и тем более трагического. Ему было даже интересно узнать, почему он лежит, где он лежит, что с ним произошло, и кто это с ним разговаривает. Он стал стараться.

Через какое-то время, достаточно, впрочем, долгое, веки удалось разлепить. Прямо в мозг ударил крепкий, голубой свет. Валера едва не вскрикнул от боли.

И сразу все вспомнил.

— Подожди, подожди, — ну, конечно, это говорила Даша, как же он мог не узнать, в каком же состоянии он находился? — Не бойся, я выключу свет.

Она куда-то протопала, где-то щелкнуло.

Валера открыл глаза.

Он лежал в комнате, которую ни с чем нельзя было спутать. Это была больница.

— Ты можешь говорить? — спросила Даша, наклоняясь.

Ее волосы щекотнули по щекам. Валера улыбнулся.

Даша, естественно, тут же принялась рыдать.

— А где я? — хрипло после наркоза спросил Валера.

— В Москве, — прошептала Даша.

— Как в Москве? — удивился Валера.

— Папа тебя… Ну, в общем, он помог.

— А что с шеей?