Константин Смелый - Это даже не умрёшь

- Зина? – попытался крикнуть папа.

Он прислушался и через несколько секунд разобрал звуки приглушённого копошения над своей головой. Он подошёл к лестнице на чердак. Посмотрел в чёрное прямоугольное отверстие в потолке.

- Зина? – повторил папа с облегчением.

Копошение продолжалось. Папа воткнул в розетку свисающий с чердака шнур. После серии всполохов отверстие загорелось синеватым светом. Папа ещё раз позвал Зину и, не дождавшись ответа, залез на чердак.

Он не имел никакого отношения к медицине, никогда не присутствовал на вскрытии, никогда не изучал ничего более впечатляющего, чем влияние простатита на половую функцию. В общем, он, конечно, не потерял сознания, но вытошнило его сразу. Залив рвотой стопку старых номеров «Огонька», папа неохотно выпрямился и снова повернулся в сторону Зины. Зина лежала на полу в самой середине чердака, рядом с опрокинутой скамейкой для развешивания белья. С балки наверху свисал кусок верёвки. Другой кусок находился на Зининой шее. Голова тряслась и была неестественно вывернута. Ещё более неестественно были вывернуты и тряслись руки и ноги. На месте лица и левой груди, которая должна была виднеться из-под разорванной блузки, дрожали бесформенные бледные выпуклости и комки. Скрюченные пальцы рук напоминали оплывшие розовые свечи.

Трупного запаха на чердаке не было.

- О ё-моё, - прошептал папа.

Через какое-то время он спустился за ножом, переборол отвращение и снял верёвку с шеи Зины. Его продолжало тошнить, но желудок уже был совершенно пуст.

Внизу хлопнула дверь.

- Толя, ну что там, ну что там такое? Что с ней? Она здесь?

- Живая, - крикнул папа. – Стой внизу, я щас спущусь.

В тот раз они отвезли Зину в больницу.

По дороге в город папа живописно въехал в канаву. До больницы добрались под конец дня. Зина не прекращала дёргаться, но где-то после полудня на её лицо начали возвращаться черты. Стали разглаживаться и приобретать нормальный облик остальные части тела. Таким образом, пресыщенному взору дежурного врача предстал уже не жуткий слепок в форме человеческого тела, но нечто и в самом деле напоминавшее шестнадцатилетнюю девочку.

- Что случилось? – спросил врач, задирая Зинино веко.

- Она пыталась повеситься, - объяснил папа.

Врач посмотрел на трясущуюся шею Зины.

- Пыталась повеситься? Без верёвки?

- Почему без верёвки? С верёвкой, - смутился папа.

На шее Зины не было видно никаких следов петли.

- Странно, почему она до сих пор без сознания, - в конце концов сказал врач. – На кому не похоже. В шесть утра её нашли? На полу лежала? Судороги уже должны были пройти... Их вообще не должно было быть. Головой ударялась она? Пульс нормальный. Абсолютно нормальный пульс. Зрачки реагируют. Шея чистая. Никакой борозды. Лицо одутловатое, всё верно. А кровоизлияний как будто не было. И никакой синюхи. Не было. Очевидно. Совершенно очевидно. Хм. Любопытно.

Несколько мгновений врач выглядел так, как будто ему на самом деле было любопытно. Потом на его лицо вернулось выражение сдержанного отсутствия.

- Анализы сделаем. Завтра Винницкий её посмотрит. Сегодня он уже ушёл. Любопытно.

Винницкий добрался до Зины только через три дня и не нашёл её случай любопытным, потому что через три дня Зина была в полном сознании и абсолютно здорова, хотя и не помнила ничего начиная с прошлого вторника.

- Да не вешалась она, - сказал Винницкий. – Инсценировка. Нет, что-то с ней серьёзно не в порядке, конечно. Но это не ко мне. Это к психиатрам.

Зину увезли домой. В следующий понедельник, через десять дней после самоубийства, она пошла в школу и рассказала одноклассникам, что пережила приступ неизвестной науке болезни. Из-за приступа она несколько дней пролежала на даче – без сознания.

- А на даче-то ты чего делала? – спросила Маша Королькова.

- Я поехала туда в состоянии исступления, – повторила Зина мамины слова.

- А убить в состоянии исступления ты тоже можешь? – оживился Руслан Старостин.

Зина расплакалась, и на этом распросы прекратились. Те, кто до того сидел с Зиной за одной партой, прекратили там сидеть. Учителя какое-то время разговаривали с Зиной медленно и вдумчиво. Паша Березин ещё месяца полтора изредка ловил на себе застывший и немного озадаченный взгляд, но больше не получал записок и даже не слышал «ой, привет, как дела».

Зина перестала любить его.

Несколько месяцев она вообще никого не любила. Вместо этого она готовилась к поступлению на филологический факультет Российского Государственного Педагогического Университета им. Герцена. Каждый вечер вплоть до середины июля Зина не менее трёх часов склонялась над классической литературой, историей России, «Современным русским языком» и вневременным «Английским для поступающих в вузы». Мама с тихой надеждой подкладывала Зине всё новые книги и посылала её к репетиторам, которые брали большие деньги за то, чтобы два раза в неделю полтора часа сидеть напротив Зины и многозначительно молчать, пока она пересказывала прочитанное.

Если не брать во внимание отдельные выдающиеся исключения, существуют два пути в филологию: прочитать кое-что и всё понять или прочитать всё и кое-что запомнить. Очевидно, что Зина не могла воспользоваться путём номер один. В то же время, второй путь был ей вполне по силам, и она, несомненно, поступила бы в том же году, если бы 19-го июля не повесилась на сосне в лесопарке под Токсово – неподалёку от вольера с зубробизонами.

Зубробизоны, лишённые приличного хабитата и попавшие под переходный период в российской истории, вызывали сострадание даже в сердцах средних размеров, а большое Зинино сердце просто разорвалось от жалости. Зина, её родители и её дядя с женой и пятилетним сыном приехали в лесопарк, чтобы там незаконно приготовить и съесть шашлык. Покормив зубробизонов зелёными яблоками, они пошли искать подходящее место для костра. Вокруг было много других людей с незаконными намерениями. Поиски заняли около получаса, и за это время Зина отбилась от остальных.

В какой-то момент она пропустила поворот тропинки и углубилась в лес. Слёзы застилали её глаза. Рюкзак, наполненный учебными и справочными пособиями, подпрыгивал от её резкого шага и бился о спину. До первого экзамена оставалось три дня. Сердечная боль о зубробизонах многократно усилила абитуриентский невроз, протекавший у Зины в тяжёлой форме и путавший без того путаные мысли. В мире было слишком много стресса, слишком много жестокости и слишком много равнодушных родных, близких и бывших одноклассников. Личная жизнь не удалась. По пути попалась неожиданная сосна, стоявшая на возвышении и, в отличие от большинства лесных сосен, имевшая мощные ветви уже на высоте полутора-двух метров от земли. Выхода не было.