Айрис Мердок - Монахини и солдаты

Он вернулся на опустевшую террасу. Манфред наступил на колонну деловитых муравьев.

Тим отнес тарелки на кухню, вымыл их. Он уже решил, что сразу же уйдет, не станет задерживаться. Не хотелось проводить ночь ни с какими призраками, каких могли бы оживить недавние события. А был еще очень материальный призрак Гертруды, который будет преследовать его.

Он поднялся на второй этаж и собрал рюкзак. Запер велосипеды в гараже. Обежал дом, закрывая окна и ставни и выключая все, что включил, когда появился здесь. Это было девять дней назад. Боже, всего-то!

Ему не терпелось покинуть дом. Манфред и миссис Маунт собирались до умопомрачения долго, и теперь уже вечерело. Тим решил переночевать в деревенской гостинице, а рано утром уехать в Англию. Ланч был пыткой, хотя Тим сам изумился, как хорошо он и Гертруда справились с задачей. Учитывая привычку к этому, человеческая способность к притворству почти безгранична. Было пугающе легко прикинуться равнодушными друг к другу. Оживленный разговор свободно тек, касаясь местного пейзажа, французской и итальянской политики, автомобилей, погоды на родине, возможности сделать остановку в Париже, того, что Белинтой делает в Колорадо, что Розалинда Опеншоу изучает в университете. Тиму пришло в голову, что он никогда не видел Гертруды в такой непринужденной обстановке. Как она была молода и привлекательна, как много смеялась над историями, которые рассказывал Манфред. Тим тоже смеялся.

Он закрыл дверь в гостиную, отыскал в темноте свой рюкзак и чемодан и, выйдя через дверь в арке, запер ее на замок. В спешке сборов он заметил треснутое окно в кабинете Гая. Ни он, ни Гертруда не удосужились сменить стекло. Не оглядываясь, он спустился по ступенькам террасы, прошел по гравийной дорожке до гаража, потом мимо канавы, из которой он наблюдал за миссис Маунт, пудрившей лицо, потом по кочковатому подъезду дошел до дороги и направился в деревню. Дневной зной спал, и теперь прохлада и свет ясного вечера, казалось, шли от самой земли.

Что-то на обочине дороги привлекло его внимание. Это был коричневый бумажный пакет и расплывшиеся остатки дюжины яиц, которые этим утром вывалились из багажной корзинки, когда они с Гертрудой второпях перетаскивали велосипед через насыпь. Тим постоял, глядя на вязкое месиво, уже облепленное насекомыми. Вид у месива был странный и почему-то волнующий. Не разбив яиц, омлета не сделаешь, подумалось Тиму. Да, разбитые яйца есть, но нет омлета! И он пошел дальше.

В деревне, зайдя в маленькую гостиницу, чтобы снять комнату, он с удивлением увидел, что его тут хорошо знают, что он тут даже популярен. Кто это сказал ему, когда-то давным-давно, что «всякий любит художника»? Ах да, Гертруда! Хотя он никогда никого не видел, оказалось, многие видели его, когда он раскладывал свой стульчик то там, то здесь, среди скал или в оливковой роще, и le peintre anglais, [99] Англичанин-художник (фр.). по всеобщему мнению, был примечательным дополнением к местному пейзажу. Сердечность, с которой его встретили в гостинице, отличная комната с видом на château, [100] Замок (фр.). несколько стаканчиков кира [101] …несколько стаканчиков кира… — Аперитив из белого вина и черносмородинного ликера. в кафе перед обедом, деньги в кармане; смятенным умом он понимал, что всего этого было достаточно для счастья, но счастливым себя не чувствовал. Этот идиотский, отвратительный ланч. Он и Гертруда во все его время едва взглянули друг на друга. Не удалось увидеться с ней наедине, он не осмелился даже попытаться. Когда она сидела в машине Манфреда, казалось, ее увозят насильно, похитили, и он потерял ее. Что Гертруда будет думать, когда после путешествия с Манфредом и миссис Маунт (они могут даже сделать остановку в Париже) вернется на Ибери-стрит? Что она сможет еще думать, как не то, что на время сошла с ума?

Тим пообедал в гостинице. Обед был превосходен. Отличное вино помогло Тиму обрести надежду. Возможно, все еще будет хорошо. Гертруда спасет его, как в книжках добродетельные женщины спасают мужчин-грешников. Он вновь вспомнил об «открытой достойной жизни» и «новой невинности и новом начале». И даже вопрос, который он задал себе — не зависят ли эти вещи в конечном счете от наличия денег, — не подействовал на него угнетающе, по крайней мере в тот вечер.

— Ну и как ты? — спросила Дейзи. — Вернулся наконец к своей старушке Дейзи. Думаю, твой французский пассаж слишком хорош, чтобы быть правдой.

— Я тоже так думаю, — ответил Тим.

— У меня так и не получилось сдать квартиру, сделка сорвалась.

— Я тоже не сдал.

— Всегда одна и та же история. Значит, большая Берти устроилась там на лето с мужественным Манфредом и Змеей из Пимлико. [102] Пимлико — район в центральной части Лондона. Ничего удивительного, что ты слинял. Хотя это подло с ее стороны, после всех ее обещаний.

— Она может скоро вернуться, не знаю… я просто… подумал, что… зайду еще раз.

Надежды Тима улетучились вместе с приятным воспоминанием об обеде в гостинице. Утром он проснулся вновь несчастным и с неистовым желанием мчаться вдогонку за Гертрудой. Поездом и самолетом он вернулся в Лондон и прямо из Хитроу позвонил в квартиру на Ибери-стрит. Никто не ответил. Гертруда, конечно, еще не приехала. Тим вернулся в студию над гаражом. В ней было сыро и холодно. Небо над Лондоном было серым. Он сел на свой матрац на полу и застонал от отчаяния. Потом бросился на улицу, к телефонной будке. Он звонил снова и снова. Ответа не было. Может, Гертруда сидит дома и слушает, как звонит телефон?

На другое утро (трубку по-прежнему никто не поднимал) он решил пойти к Дейзи. Ни у нее, ни у него телефона не было, так что он просто заявился к ней около полудня и застал ее в постели, пьющей вино.

Квартирка Дейзи состояла из одной комнаты с раковиной и газовой плитой за решетчатой перегородкой. Ванная комната в коридоре, одна на несколько жильцов. Комната была довольно большая, с немытым окном, за которым виднелись дерево, стена и узкая полоска неба. Голубые стены комнаты Дейзи иногда украшала постерами, прикрепляя их скотчем. Какие-то из них постоянно отклеивались и свисали со стены, как флаги. На каминной доске и подоконнике, среди грязных стаканов, косметики и пыли, стояли цветы в горшках, оставленные Дейзи друзьями, покидавшими Лондон. Она никогда не отвергала эти дары, даже какой-то безымянный росток, который однажды зацвел, но это случилось единственный раз. Тим, обычно испытывавший симпатию к растениям, не любил этих заморышей в горшках. Он чувствовал, что наилучшим выходом для них была бы эвтаназия. Квартира сдавалась «с обстановкой», но мебели было немного. Несколько незастекленных полок, на которых стояли книги Дейзи, большей частью романы, но среди них и парочка по оккультизму и мистическим учениям. Когда-то она увлекалась чтением, но теперь забросила. Был еще комод красного дерева, приличной работы, но дряхлый и весь в пятнах, дешевый сосновый платяной шкаф, колченогие табуреты, чудовищное кресло, у окна крепкий стол, покрытый скатертью, за которым Дейзи писала (пользуясь машинкой) свой роман, и диван-кровать, на нем сейчас и лежала Дейзи, рядом на полу двухлитровая бутыль вина и стакан. На решетчатой перегородке висела яркая подставка под пивную кружку.