Айрис Мердок - Монахини и солдаты

Зазвонил телефон. Анна вскочила и бросилась в гостиную. Назвала номер, как это делала Гертруда, которая переняла это от Гая.

— Извините… это Анна?

— Да. Граф? Доброе утро!

— Анна… а… а Гертруда дома?

— Ее нет. Она встречается с какими-то социальными работниками. Ей что-нибудь передать?

— Нет. Именно вас я и хотел видеть. Послушайте, я сейчас на вокзале Виктория. Могу я заглянуть на минутку? Хочу сказать кое-что.

— Конечно. Жду вас.

Анна опустила трубку и стояла, переводя дыхание, прижав руку к груди, к янтарной подвеске. Голос у Графа был такой взволнованный. Или ей показалось? Наверное, это какой-то пустяк, банальность, маленький подарок, которым он хочет удивить Гертруду, или что-то подобное.

Спустя несколько минут раздался звонок, она нажала на кнопку, отпирая уличную дверь, и услышала шаги Графа на лестнице. Открыла ему.

— Входите. Что произошло? У вас взволнованный вид, что-то случилось?

Граф прошел в гостиную. Снял свой черный плащ, едва смоченный дождем, подержал в руках, а потом бросил на пол. Анна не стала поднимать его. Она напряженно вглядывалась в беспокойное лицо Графа. А тот, не сводя с нее глаз, неожиданно улыбнулся кроткой извиняющейся улыбкой.

— Анна, я виноват. Простите, что напугал вас.

— Да, напугали. Что происходит?

— Не знаю, что и думать, — ответил Граф, — и, вероятно, мне не следовало тревожить вас, но мне было просто необходимо спросить у вас кое о чем. Я позволил себе… я должен сейчас быть в офисе…

— Граф, говорите все, ничего не таите. Позвольте помочь вам.

— Вы такая замечательная… и потому что вы… я всегда это чувствовал… так беспристрастны, умны…

— Да говорите же!

— И вы так любите Гертруду и так хорошо знаете ее. Думаю, она доверяет вам, как никому другому.

— Это касается Гертруды?

— Да.

Анна опустилась на стул. «Гертруда больна раком, — пронеслась мысль, — а мне никто не сказал». В глазах у нее потемнело.

— Гертруда больна, серьезно больна?

— Нет-нет, ну что вы!

— Пожалуйста, присядьте, Граф, и объясните.

Граф не стал садиться. Он отошел к окну, посмотрел на дождь, на Ибери-стрит. Потом вернулся и взглянул на Анну.

— Возможно, я не должен этого делать. Возможно, следует игнорировать подобные вещи. Но я так не могу, не могу…

— О чем вы, ради всего святого?

— Я получил анонимное письмо… касающееся Гертруды…

— Но… что в нем?

— Вот, взгляните. — Он извлек из кармана листок бумаги и протянул Анне.

Она развернула его. Напечатанное на машинке и не подписанное послание было коротко: «У Гертруды роман с Тимом Ридом».

Ее словно ударили, так велико было потрясение. Чудовищно!

Анна приложила ладони к пылающим щекам. Придя в себя, она воскликнула:

— Не верю! Это ложь! Отвратительная шутка. Это не может быть правдой!

— Рад, что вы так говорите, — мрачно кивнул Граф. — Это мне и хотелось услышать. Моя первая реакция была такой же. Но потом… если это ложь, то почему именно такая, если шутка, то весьма странная. А вы сами… простите меня… Гертруда ничего вам не говорила?

— Нет, конечно нет! Это немыслимо! Когда вы это получили?

— Сегодня утром. Отправлено прошлой ночью из Центрального Лондона. Вот конверт.

— Невероятно, — сказала Анна, — кто бы мог пойти на такое? Какая мерзость!

— Да… пакость. Мне хотелось порвать его и постараться забыть о нем, выбросить из головы… но я не смог. Я очень огорчился, а потом почувствовал, что должен спросить вас, не знаете ли вы…

Гертруда ошиблась, вообразив, что Граф излил душу Анне. Он ничего не сказал ей о своей любви. Но Анна, разумеется, все поняла некоторое время назад, когда Граф зашел к ним после их возвращения с севера и стоял перед Гертрудой, дрожа и не сводя с нее беспомощного взгляда. И снова она увидела нечто подобное совсем недавно после собственного возвращения, еще несомненней и ясней, когда Граф сперва позвонил узнать, когда приезжает Гертруда, а потом пришел поприветствовать ее. Он был так счастлив тогда. Анне не нужно было и говорить, сколь глубоко и нежно Граф любит ее подругу.

— Анна, дорогая, — проговорил Граф, — неужели это правда?

— Не знаю, но выясню и дам вам знать.

Ее деловой тон, похоже, еще больше встревожил Графа. Видно, его резанула эта деловитость, словно он для того забежал к Анне, чтобы сделать из нее доносчицу.

— Нет, я не этого хотел… а лишь спросить вас, не знаете ли вы чего… лучше будет ничего не говорить… считаю, следует просто игнорировать анонимные письма, уничтожать, я порву его…

— Нет, не надо, сохраните.

— Но если вы уверены, что это неправда… Гертруде будет так больно думать, что мы всерьез… я хочу сказать, мы не можем поверить, что она… так скоро после… совершила такое… и с кем…

— Не тревожьтесь, Граф. Оставьте мне разбираться в этом. Вы правы, нельзя игнорировать подобные вещи, необходимо все выяснить. Не волнуйтесь. Вероятно, это просто чья-то необъяснимая ненависть, что-то такое, чего нам с вами никогда не понять, или же…

— Вы уверены, что это неправда?

— Да. Но я хочу лишний раз убедиться в этом, и лучше сделать это не откладывая.

— Вы не расскажете ей о письме или о том, что я приходил?..

— Оставьте это дело мне. И возвращайтесь-ка на службу. Так будет лучше всего.

Графу не торопился уходить. Ему хотелось остаться, чтобы его успокаивали, говорили, как это все ужасно. Но Анна подняла с полу его плащ и проводила до двери.

— Вы позвоните мне в офис? Я напишу номер телефона.

— Не обещаю, — ответила Анна. — Хотя ладно, позвоню. Только перестаньте терзаться, идите и работайте. Идите, идите.

Граф ушел.

Анна вернулась в гостиную. Да, забавное предположение. Она вспомнила, как застала Тима Рида на кухне Гертруды: одна рука шарит в холодильнике, в другой пакет с украденной едой. Их глаза встретились. Он раскрыл рот от неожиданности, на лице виноватое выражение. Она нахмурилась и вышла из кухни. Ее Гертруда, королева, и это ничтожество? Нет.

Анна пошла в спальню. Сняла с шеи ожерелье и положила на туалетный столик к другим украшениям, которые Гертруда хотела подарить ей. Потом сняла черное платье и переоделась в старое голубовато-серое с белым воротничком. Тронула щеку, почувствовав зубную боль. Да, нужно пойти на прием к Сэмюелю Орпену. Ей вспомнился угрюмый монастырский дантист, который, устанавливая ей замысловатый мост, признался, что у тратил веру. Она посмотрела на стопку книг. Их у нее было не много: требники, латинские авторы. Большую часть она, уходя, оставила. В монастыре книги не делили на свои и не свои. Гертруда предложила ей книжный шкаф, но она предпочла сложить их на столе без всякого порядка. Она подержала в руках латинскую грамматику и положила обратно. Романы читать она больше не любила. «Эдинбургскую темницу» так и не дочитала. Плохо, что у нее не было каких-то систематически дел. Вообще, многое теперь было плохо. Она жила в постоянном лихорадочном состоянии подавляемого возбуждения и страха, возможно, от ожидания ночи, когда темнота играла с ней чудовищные шутки. Дьявол присутствовал в ее жизни и, казалось, порой брал на себя обязанности Бога. Она подумала об ужасном письме. Оно тоже было из серии ее кошмаров.