Уилл Селф - Крутые-крутые игрушки для крутых-крутых мальчиков

У автостопщика эта информация была закодирована в самом его болезненном, измученном алкоголем теле. В этом они были схожи - и, возможно, во многом другом тоже. Билл подумал, каким удобным, каким надежным было его отрицание собственных проблем с алкоголем — словно удобный передвижной бастион, который он мог поставить перед любым из темных коридоров, ведущих прочь из самосознания. Этот автостопщик... Не стоило Биллу его подбирать. Он нарушил ритм путешествия; из-за него Билл опоздал. Он напортачил с бастионами. Ха! Опоздал на собственные похороны. Нет — на собственную кремацию. На Хуплейн, напротив магазина «Экспресс дэри». В детстве Билл думал, что все умирают там, что всех сжигают там — в крематории «Голдерс Грин» — и их души растворяются в сером небе угольным дымом из кирпично-красной трубы. Теперь Билл знал, что все так и есть.

И теперь, в копящемся мраке, он чувствовал себя выбитым из колеи. Его способ оставаться в мире с собой зависел от тщательно проработанных переходов от одиночества к пребыванию среди других. Именно поэтому — миссис Макрей, которая, разумеется, не в счет. И именно поэтому — Энтони Бом, не представляющий никакой угрозы ни для кого; в последнюю очередь — со своей опухшей печенью, практически подпирающей барную стойку, — для Билла или любого другого врача, не чуждого психологии.

Встреча с автостопщиком заставила Билла поменять свою точку зрения. Мысленно он критиковал автостопщика за его склонность к насилию — но из чего состояло это насилие? Он знал, из чего — из полос ночной дороги, вздымающихся, падающих и поднимающихся снова; из заунывной песни эмоциональной травмы. Он знал об этом все, точно так же, как знал все о стиле жизни серийной, параллельной полигамии. Нет, не надо прикидываться, нужно называть вещи своими именами. Он трахал все, что движется. Хватал член и засаживал куда придется. В феллиниевском преображении замка Данробин дело было не просто в вое проституток — вся эта эмоциональная Утопия, вся эта фантазия была именно фантазией — и не более.

Жизнь Билла была теперь — и он понял это, шаря в темноте в поисках бутылки, пока седан летел через развязку и на А74 — основана, установлена на исключении. Каждое истерическое уклонение, все эти ночные посиделки с бутылкой виски, пока не появлялся опухший мистер Блабби, пьяный джинн из бутылки — все это всплывало в его памяти. Он сделал глоток и, торопясь поднять и опустить бутылку, не бросая при этом руля, пролил несколько щедрых капель себе на грудь. Он устал — и да, пожалуй, стоило себе в этом признаться — немного пьян.

Нет времени обращать на это внимание. Вжать голову, очистить мозги, ехать и не думать ни о чем. Настроиться на музыку — не обращать внимания на вопли Фурий, преследующих, верещащих: «Билл! Билл! Почему ты это сделал/сказал/пошел туда/соврал/вернулся/так со мной обращался?» Он прибавил громкости магнитолы. Разжевал еще одну кофеиновую таблетку, надеясь, что одна только горечь сделает его внимательным. Не получалось. Дорога двоилась. Он потер одной изъязвленной голенью о другую. Пожевал щеку. Ущипнул жировую складку на внутренней стороне бедра наглыми ногтями. Через какое-то время начал хлестать себя по щекам. Сильные оплеухи раскрытой ладонью. Сначала удар левой, потом правой. Левой слева и правой справа. Каждая пощечина даровала ему несколько секунд ясности, еще сотню метров дороги.

И пока большая машина прорезала ночь, пролетая мимо Локерби, игнорируя синие плакаты, гласящие «Родина Карлайла», а затем разгонялась по М6 — которое первые несколько миль было освещено и выглядело как асфальтовый желоб, — Билл потрошил тушу собственной жизни. Вытянул кишки пренебрежения и желчный пузырь презрения; удалил раздутую печень потакания себе и извлек почки цинизма. Он шарил внутри собственного тела, пытаясь найти сердце, — но не мог его отыскать.

Седан несся дальше. Больше не химера, не гибрид человека и машины, а просто автомобиль с потерявшимся где-то внутри призраком. Отчаянно ворошил Билл свои яркие воспоминания — о том, как занимался любовью на природе, о прекрасных холмах, о... своем сыне. Ему сейчас сколько, где-то пять? Не самое умное решение. Откровенно глупое — не видеться с сыном два года. Три года. Три года прошло.

Это было самое хлипкое из обвинений, выдвинутых им против автостопщика, — обвинение в пренебрежении. Билл знал об этом все. Знал о неотвеченных звонках, смятых письмах, порванных открытках. Люди говорят, что не хотят иметь детей, поскольку не хотят груза ответственности. Но если ты не несешь ответственности за них — как ты можешь нести ее за себя?

Где-то сорок минут спустя, у села Шеп в Озерном краю, там где действительно начинало казаться, что М6 неуклонно идет под уклон, к югу, к Лондону, призрак за рулем автомобиля в последний раз бросил долгий взгляд в зеркало заднего вида, чтобы лениво повернуть руль налево и свернуть на несуществующую парковку.

Добро пожаловать в безжалостно маленький мир городского прелюбодея! Билл Байуотер целовался взасос с женщиной по имени Серена. Они неистовствовали языками как раз в том месте, где кончается Суссекс-Гарденс и потоки машин стремглав объезжают треугольный грязный островок из деревьев и травы, прежде чем разлететься в разных направлениях: к Гайд-парку, или Паддингтону, или к автостраде М40 [8] Автострада М40 — Лондон—Бирмингем. .

Билл оттягивался - это словечко подростков здесь весьма кстати — так, как бывало с ним в молодости. Не то чтобы прикосновения его губ, языка к губам и языка к языку были чуть менее опытными или не столь уж эротически взрывными, как обычно ожидают от мужчины, нет. Просто Серене на днях удалили доброкачественную опухоль на щеке. Чуть-чуть ледокаина. Разрез и отсос — и всего лишь два шва. Ерунда! «Возможно, было бы благоразумно, — говорил хирург, любуясь бархатной кожей в ложбинке ее необычайно крупной груди, — если бы в течение следующей недели или около того вы не использовали свой рот в иных целях кроме еды?»

Он был прав, когда произносил это заключение в вопросительной форме — риторически, так как она вообще почти не использует свой рот для еды, довольствуясь диетическими добавками и кокаином. Серена привыкла быть «этакой» девчонкой, но теперь она — «та еще» женщина. Как подобает светскому человеку, она устроилась в пансион благородных девиц в Швейцарии, где ее обучили оральному сексу. Спустя несколько месяцев она соблазнила Билла. Нельзя сказать, что он к этому не был готов.