Моника Али - Брик-лейн

И он с большой надеждой в маленьких глазах посмотрел на мать.

— Проценты, — прошептала миссис Ислам, — она говорит «проценты».

Голова у нее начала кататься, словно от этого слова ее залихорадило.

— Значит, ты, Бога не стесняясь, говоришь, что я беру еще интерес? Я что, зарабатываю на процентах? Я что, ростовщица? Значит, вот какова моя награда за то, что я выручила друга из беды?

— А разве нет? — спросила Назнин. Ей показалось, что она вот-вот сорвется на крик, но ничего не могла с собой поделать. — Вы не берете интерес? Вы не ростовщица? Давайте выясним. Поклянитесь.

И Назнин кинулась к Книге. Под ее сандалиями хрустнуло стекло.

— Поклянитесь на Коране. И я дам вам две сотни.

Миссис Ислам не шевелилась. Назнин вслушивалась в ее дыхание, но слышала только свое.

Сын Номер Один двинулся с места:

— Я сейчас разобью…

— Руку, — крикнула Назнин, — разбей мне руку. Обе разбей.

Она вытянула руки и держала их, пока не почувствовала себя глупо.

Миссис Ислам медленно спустила ноги на пол и села на диване. Волосы у нее разметались и бинтами свисали на шею. Она посмотрела на Назнин своими раскаленными угольками глаз. Назнин выдержала ее взгляд. Прошла минута. В телевизоре с приглушенным энтузиазмом аплодировала публика. То раздавалась, то смолкала музыка; как ненормальная, орала реклама. Миссис Ислам встала:

— Некоторым женам не поздоровилось бы, если бы их мужья кое о чем узнали.

Назнин вспыхнула. Взгляд не отвела.

— А так с самого начала, — продолжала миссис Ислам. — Новая жизнь, на родине. Ты же не хочешь себе все испортить.

— Мой муж, — медленно сказала Назнин, — знает все. Он скоро придет домой. Хотите у него поинтересоваться?

Случилось невозможное. На лице миссис Ислам отразилось удивление.

Назнин, воодушевившись, добавила:

— Поклянитесь на Коране. Больше от вас ничего не требуется.

Миссис Ислам взяла колокольчики на щиколотки со спинки дивана. Положила их на кофейный столик.

— Твоим дочкам, — сказала она.

Она подошла к Сыну Номер Два и взяла у него сумку. Сын Номер Два кивнул, словно как ожидал, так и получилось.

— Пошли, — сказал он, — они в любом случае и так много заплатили.

И добродушно рассмеялся.

Миссис Ислам взвыла — так сдавленно, отчаянно ревет животное. Двумя руками подняла свою сумку с лекарствами и треснула сына по плечу. Сумка отскочила от удара. Она хотела дать ему по голове, но промахнулась. И снова взвыла, на этот раз пронзительно, как от удара. Сын Номер Два лениво направился к двери. Прикрыл голову руками. Миссис Ислам пошла за ним. Назнин увидела, что глаза ее полны слез и что слезы текут по щекам. Она снова взмахнула сумкой и огрела Сына Номер Два по спине. Из горла у нее вырвался звук, который Назнин долго не могла забыть.

Сын Номер Два все еще стоял за диваном. Он смотрел по сторонам, силясь принять решение. Потом подошел к расколоченному серванту и ударил ногой по уцелевшей дверце. Дверца звякнула, задрожала и осталась невредимой. Сын Номер Один пожал плечами. Носком туфель перевернул несколько коробок и тоже ушел.

Назнин принесла мусорное ведро и щетку. Завернула большие осколки стекла в газету и замела остатки. В голове — ни единой мысли. Абсолютно спокойная, присела на корточки над остатками серванта. Она помедлила, чтобы насладиться этой секундой, как горячей ванной. Постепенно вырисовалась мысль. Господь указывает путь. Назнин улыбнулась. Господь указывает путь, и я его вижу.

Она шла по Брик-лейн к станции метро Уайтчепел. В витрине ресторана «Радж» новая статуя: на фоне восходящего солнца сидит Ганеша, игриво свернув хобот на груди. На витрине «Бенгальского воина» Радха-Кришна, в «Попадум» Сарасвати, а в «Суит Ласси» во всю витрину Кали Ма с черным языком и злыми глазами и изваяние Будды из мыльного камня.

— Здесь теперь индусы? — спросила Назнин, когда этот бум только начался.

— Здесь? — Шану похлопал себя по животу. — Нет, не индусы. Законы рынка. Самые почитаемые боги. — Белые любят смотреть на богов. — Так ресторан больше похож на настоящий индийский, — пояснил Шану.

Возле входа на станцию околачивается мальчуган лет десяти-двенадцати. На шее наушники, в ногах пружинки. По лестнице взлетел паренек и врезался прямо в мальчугана.

— Поосторожней, — сказал мальчуган.

— Не больно? Извини, не заметил. — Паренек, наверное, себя уже видит мужчиной.

— Исчезни, — велел ему малой, — а не то…

— А не то что? — удивился старший. — А не то что, братишка?

— Ты вонючий сукин сын, мать твою, — спокойно ответил мальчик.

Парень поднял руки и улыбнулся. Покачал головой:

— Ты почему не в школе?

Ответа не последовало. Братишка надел наушники на голову.

Парень пошел своей дорогой, покачивая головой.

— Чтобы я тебя здесь больше не видел, — крикнул ему вслед мальчуган, — еще раз появишься, и ты покойник.

Назнин подошла ко входу в метро. Она стала перед братишкой и сняла с него наушники:

— Фану Рахман! А мама знает, где ты? А ну бегом в школу!

Покупая билет, Назнин подумала, стоит ли рассказывать Назме об ее пятом, самом драгоценном сыне. Потом вспомнила, что Назма с ней не разговаривает.

На платформе было всего два человека. Назнин подошла к самому краю. Наблюдала, как между рельсами снуют мыши, и высматривала сверкающий глаз поезда в черном тоннеле. Скорей бы уж подошел. Когда два часа назад она позвонила Кариму, от одного звука его голоса защипало кожу. И вот уже два часа ей хочется проломить стены, уничтожить расстояния и отменить время, чтобы поскорей оказаться с ним. Надо немедленно сказать ему все, что решила. Электрическое табло показывает четыре минуты до прибытия поезда. Потом, мигнув, прибавило еще две.

За спиной кто-то прошел. Она обернулась. Молодая женщина на высоких каблуках и в джинсах, повесив джинсовый пиджачок на палец и закинув его через плечо, гордым шагом подошла к свободной скамейке. Каждый шаг ее похож на заявление.

Назнин пошла следом. Походка у этой женщины завораживает. Назнин подстроилась под ее шаг. О чем он говорит? Шаг, еще шаг — вперед. Говорит ли он: Я такая или Я не такая? Может ли походка врать? Может ли она изменить тебя?

Женщина подошла к скамейке. Назнин чуть не налетела на нее.

— Простите, — сказала женщина.

— Простите, — сказала Назнин.

Обе сели.

На поезде доехала до Кингс-Кросс. «Здесь надо пересесть на ветку Пиккадилли», — объяснил Карим. Она заблудилась и пробежала пару миль по переходам, лестницам, вниз по эскалаторам, через залы с билетами, мимо магазинчиков, заграждений и снова по переходам. Пару раз она готова была дать волю слезам. Но как только разрешала себе расплакаться, слезы отступали. Наконец нашла нужную платформу и села в поезд. К этому времени успела вспотеть. Надо обдумать, что сказать Кариму. Разговор уже не кажется таким срочным. Осталось всего три станции. Времени совсем мало.