Эйсукэ Накадзоно - СВИНЕЦ В ПЛАМЕНИ

Одиночные камеры находились на втором этаже второго корпуса, как раз над управлением лагеря, разместившимся по всему первому этажу. В служебные часы в управлении было слышно, как наверху ходят. Обо всём, что происходит в одиночных камерах, можно было почти безошибочно судить, даже не поднимаясь наверх. Куросима решил, что если поместить Омуру здесь поблизости, то Соратани вряд ли сможет совать нос не в своё дело.

— Ладно, подумаем, — сказал Итинари. — Формальных оснований у нас нет, ведь заявления он не подавал, поэтому подождём до врачебного осмотра на будущей неделе. Тогда, может, найдём какой-нибудь благовидный предлог.

— Хорошо бы…

Когда Куросима собирался уйти, позвонили из бюро пропусков, что явился вчерашний Ундзо Тангэ.

— Ничего не поделаешь, так договорились, — сказал Итинари. — Этот, я вижу, проявляет больший энтузиазм, чем женщины.

— Кажется, да, — криво усмехнулся Куросима. В глубине души он ожидал прихода Фусако Омура, и ему показалось, что начальник отделения видит его насквозь.

— Прими его, пожалуйста один, — сказал Итинари и, помахав рукой, склонился над бумагами. Самому ему, видно, больше не хотелось иметь дело с этим чванливым типом — бывшим офицером разведки.

Войдя в приёмную, Куросима увидел там надменного Тангэ, тот обливался потом и держал на расставленных коленях большой чемодан.

— Начальник отделения занят сейчас на срочном совещании, — сказал ему Куросима. — В таких случаях начальника по всем вопросам замещаю я.

— Ладно! — мотнул головой Тангэ. — Я бы хотел поскорее получить свидание с Фукуо Омурой.

Тангэ держал себя ещё заносчивей, чем вчера. Метнув в него неприязненный взгляд, Куросима вышел из комнаты.

Этот Тангэ, называющий себя директором исследовательской лаборатории по изучению текущих событий на Дальнем Востоке, очевидно, был уверен в своей версии, и Куросиме стало не по себе. Неужели Фукуо Омура и в самом деле разведчик-диверсант, подпоручик Угаи? И есть какой-то смысл, какая-то цель в том, что он скрывает знание японского языка?

С этой тайной, возможно, связано и произнесённое им тогда по-японски: «Виднеется…» Но что означало то второе слово, похожее на иностранное? Куросима перебирал в памяти слова тех немногих языков, которые знал, но его отрывочные, скудные знания, конечно, мало что могли дать.

Приведя наконец упиравшегося Омуру, который терпеть не мог этих походов в приёмную, Куросима даже присвистнул.

Ундзо Тангэ успел переодеться в военную форму и фуражку. Заложив руки за спину, он расхаживал по комнате. С плеча свешивались золотые шнуры с позолоченными металлическими наконечниками — по-видимому, это были аксельбанты штабных офицеров.

Увидев входивших, Тангэ рукой в белой перчатке сделал жест: прошу, мол. Куросима втолкнул Омуру в комнату и закрыл дверь. И в ту же минуту раздалась резкая, визгливая команда:

— Смирно-о-о!

Куросима оцепенел от изумления, а Омура, точно испуганная лошадь, потоптался на месте и остановился как вкопанный.

— Вольно! — на этот раз тоном ниже скомандовал Тангэ. Он закашлялся, точно астматик, и затем, прочистив горло, медленно произнёс: — Подпоручик Угаи! Слушайте внимательно…

— Господин Тангэ, — перебил его опомнившийся наконец Куросима, но Ундзо Тангэ, остановил его строгим взглядом.

Куросима опустился на стул и стал наблюдать за дальнейшим ходом событий.

— Я, — продолжал Тангэ, — майор Ундзо Тангэ, офицер второго разведотдела штаба армии, действовавшей под командованием его превосходительства Сейсиро Итагаки на малайском направлении. Я ваш единственный непосредственный начальник. Вы меня поняли?

Омура, с лица которого ещё не спала опухоль от побоев Соратани, молча уставился на сердитого Тангэ. Красный, словно кровавая рана, рот Омуры открылся, казалось, он хочет что-то сказать. Но взгляд, как всегда, был обращён не на лицо собеседника, а блуждал где-то поверх его лба.

Не обращая внимания на вид Фукуо Омуры, Тангэ твердил:

— Подпоручик Угаи! Находясь за тысячи миль от родины, вы на протяжении долгих лет выполняли секретное задание. Теперь вы наконец вернулись в распоряжение своего непосредственного начальника, то есть в моё распоряжение. Вы поняли? Я только сейчас получил возможность сообщить вам, что обстановка коренным образом изменилась и впредь вы освобождаетесь от своей миссии. Ясно?

Фукуо Омура всё стоял как истукан. Куросима не замечал в нём ни малейшего признака внимания к тому, что говорил Тангэ. Оцепенение Омуры было похоже на испуг. Что же за причина этого испуга?

— Вы, должно быть, отлично помните военную обстановку, сложившуюся к ноябрю 1944 года. Накануне сезона дождей англо-индийские и чунцинские [6] От слова «Чунцин» — города, где в то время находилось гоминдановское правительство Китая. войска, а также американские авиационные части, дислоцированные в Китае, соединёнными силами перешли в общее контрнаступление. Наши экспедиционные войска в Бирме вынуждены были отойти от индо-бирманской и китайско-бирманской границы. Их главные силы заняли позиции на линии Рангун — Мандалай в центральной части Бирмы, а остальные соединения расположились близ северной границы Таи. В связи с этим нашим частям на малайском фронте необходимо было выяснить действия противника на китайско-таиландской границе в бассейне реки Меконг, чтобы подготовиться к новому этапу в развитии военных операций на таиландском и индо-китайском участках фронта. Тогда-то в тыл противника через Нонкай — Монсин с разведывательным заданием и был послан подпоручик Угаи и с ним один унтер-офицер и пять солдат. Так, подпоручик?

Увлёкшись своей лекцией по истории войны, Ундзо Тангэ пружинистым шагом расхаживал по приёмной — от середины комнаты до окна и обратно. Не хватало только шашки на боку, в остальном же весь его петушиный вид показывал, что он явно старается тряхнуть стариной.

За этим торжественно и сурово звучащим эпизодом военной истории могла скрываться печальная судьба одинокого, затерянного солдата, брата Фусако — Кадзуо Омуры. В лохмотьях, таща на плече винтовку, как коромысло, скитался он, неприкаянный, во мраке джунглей. Не менее печальной, вероятно, была и судьба офицера разведки подпоручика Угаи. Чем настойчивее он разыскивал своих, тем чаще натыкался на врага. Растеряв подчинённых, потеряв радиосвязь со штабом, он стал рыскать голодным волком в горной глуши.

Чем больше Ундзо Тангэ входил в роль, тем больше трезвел Куросима, словно на голову ему лили холодную воду. Он всё пристальнее всматривался в лицо Фукуо Омуры, покрытое синяками. Тщетно старался он найти хотя бы малейшее подтверждение тому, что это Кадзуо Омура или подпоручик Угаи: лицо Фукуо вообще ничего не выражало.