Эдмундо Пас Сольдан - Бред Тьюринга

Рут идет следом за полицейским. Ступеньки настолько крутые, что она с трудом сохраняет равновесие, в коридорах пахнет мочой. Она останавливается передохнуть, и у ее ног стремительно проносится крыса.

– Вам повезло, – внезапно говорит полицейский.

– Почему? Я не делала ничего плохого.

– Или все сделали что-либо плохое, или никто не сделал ничего плохого. А я думаю, что все сделали. Но некоторые есть некоторые, а большинство – никто.

– Это что, скороговорка?

– Замолчите, черт возьми, и следуйте за мной.

Полицейский чихает. Рут молча идет следом, повторяя про себя "Эулалия Васкес, Эулалия Васкес…" Другое имя она уже забыла. Слышен стук капель по стенам и крыше. Должно быть, дождь – как нельзя кстати для гвоздик в саду.

Не переставая чихать, полицейский приводит ее в кабинет начальника, толстого потного мужчины лет пятидесяти. Сидя за столом красного дерева, он разговаривает по сотовому телефону (у него – серебристый "Самсунг"); на стене за его спиной висит национальный герб и портрет президента Монтенегро. Все кругом засижено мухами, включая папки с деловыми бумагами, которые лежат на крошечном столике у стены.

– Здравствуйте, здравствуйте, – Он выключает свой телефон и выпрямляется. – Нам только что сообщили что среди нас находится супруга высокопоставленного правительственного чиновника. Как такое могло произойти?

– Дело в том, что я хоте…

– Об этом даже говорить не следует, даже не отвечайте. Мы знаем, что случилось. Это ошибка.

– И большая ошибка, я бы сказала. Я здесь уже вторые сутки.

– Вы должны нас понять. Мы находимся в состоянии боевой готовности. Лучше сейчас принять меры предосторожности, чем потом раскаиваться в своих упущениях Уверен, вы нас поймете, а если нет, мы все равно легко уладим этот инцидент. Возможно, это была ошибка во избежание другой ошибки. Так. Мы приносим вам свои извинения. И немедленно выпустим вас.

– Мне остается только поблагодарить вас, сеньор…

– Фелипе Куэвас, к вашим услугам.

– Я хотела бы еще, чтобы мне вернули то, что забрали. – А, это совсем другое дело. Лучше сказать, наше дело.

И именно об этом мы хотели поговорить с вами. Нам сообщили, что вы совершили ошибку. И что ваша рукопись была изъята полицией. Нас просили принести вам извинения за то, что произошло.

Рут не думала, что ей скажут такое. Невозможно, чтобы документ не вернулся к ней. Иначе он будет направлен в ТП для анализа. Там откроется, что речь идет о политических преступлениях, которые совершались в стране не без помощи криптоаналитиков Тайной палаты.

Она сжимает руки и грызет ноготь указательного пальца правой руки. Васкес… Васкес… А имя? Она уже не помнит.

– Выйти без рукописи? – почти кричит она. – Для меня это равносильно тому, чтобы остаться здесь. Даже лучше, если я останусь здесь.

– Вы не можете здесь оставаться. Нам нужно место для тех, кого еще предстоит задержать. Целая куча арестованных. Сейчас такой хаос… Хуже, чем вчера.

Рут долго молчит. Она слышит жужжание какого-то насекомого и шум дождя за окном.

– Нет, – говорит она наконец, – нет, нет, нет, нет, нет…

– У нас мало времени. Капитан, дайте ей подписать бумаги и проводите до двери.

Взгляд Рут скользит по стенам, облупившимся от сырости, потрескавшейся плитке на полу, паутине, скопившейся на потолке… Муха садится ей на руку и ползет к локтю. Рут поворачивается и идет за капитаном. Механически делает все, что ей приказывают. Механически подписывает бумаги, проходит узкими коридорами, выходит на улицу… Капитан протягивает ей портфель и мобильник и уходит, не попрощавшись.

Рут идет босиком. Легкий ветерок ласкает ее тело. Солнце совсем скрылось за свинцовыми облаками, дождь переходит в ливень.

Когда она придет домой, то первым делом позвонит в больницу и узнает результаты своих анализов. Потом дождется прихода Мигеля. У них будет длинный разговор, или, возможно, короткий, или слова вообще не понадобятся…

Она постарается еще раз связаться с судьей Кардоной. Она не знает, что ему скажет. Шаги Рут становятся уверенней. На самом деле она не знает, что будет, когда она вернется домой. Если вернется.

Моя жизнь не кончится со смертью этого человека. Моя судьба – вечное существование в телах многих людей.

Я произношу эти слова в такой траурный, такой скорбный вечер. Я не способен умереть, а тело мое погибает… В окно я вижу небо, окрашенное в цвета заката. Лиловые сумерки. Зеленая трава. Колышется на ветру. Приглушенная лазурь в вышине…

Человек, выстреливший в меня, ушел… Моя грудь разворочена свинцом. Из ран сочится моя кровь… Простыни становятся липкими… Они и без того пропитаны моей слюной… Потом. Мочой. А теперь еще эта красная лужа…

Минуты проходят. Я знаю, что не умру. В конце концов эта моя жизнь иссякнет, но начнется другая. Возможно, я окажусь в Новой Зеландии или в Пакистане. Буду криптографом или криптоаналитиком… Снова буду раскрывать один код за другим…

Я стал. Я Альберт. Был им. Был многими. Уэттенхайн. Я не был Уэттенхайном.

Проходит примерно час, происходит смена караула. Охранник смуглый, с большими зубами. Обнаруживает меня. Встревоженным голосом звонит начальнику. Вызывает "скорую"… Я хотел бы сказать ему, чтобы он успокоился. Чтобы поверил в меня. Или в моего создателя. В нашего Создателя… Потому что это был сам Творец. Всего сущего. Или нет… Возможно, это он сделал меня порочным демиургом… Видимо, только так можно объяснить эту космическую шутку. Сделать меня вечным существом, вынужденным жить в бренных телах.

Вечным в бессмертном теле…

Мое дыхание легкое. Будто тело предпочитает отчаянию безмятежное спокойствие. Будто знает, чего ожидать. Или – не ожидать.

Два санитара бесцеремонно перекладывают меня на носилки… Для них я – просто очередное тело. Я покидаю свою комнату. Я буду скучать только по этому окну. Даже не по фотографиям. Которые уже очень скоро перестанут быть моими… Меня переносят в машину "скорой помощи". Наверное, я в последний раз проезжаю по улицам Рио-Фугитиво. По его мостам, под которыми находят приют нищие и умирающие собаки… И самоубийцы…

Да, это будет мой последний вид транспорта. Машины "скорой помощи" очень часто перевозят меня в таком состоянии. Службы безопасности этого государства тоже любят их использовать… Перевозить в них военных… Этакий невинный символ государственного произвола.

И я стою за некоторыми преступлениями. Расшифровывая… Или изобретая код. Чтобы погибли те, кто должен погибнуть…

Я электрический муравей. Моя сущность не имеет морали. Иногда. Как сейчас. Я возрождаюсь в людях подлых. Иногда – в тех, кто борется со злом. Или это одно и то же?