Владимир Микушевич - Будущий год

— Лукреций Лукьянович! — окликнул его Анатолий. Косматое существо выпрямилось и уставилось ему в глаза. Анатолий почувствовал, что Гизелла не преувеличивает: к запаху свалки примешивался другой запах, от косматого существа несло болотом и немытой шерстью.

— Что вы здесь делаете, Лукреций Лукьянович? — спросил Анатолий.

— Не Лукреций, лушак я, лушак, — прохрипел голос, отвыкший говорить.

— Почему вы домой не возвращаетесь?

— Она увела меня, Лушка…

— Как увела?

— А так… Лушака сволочьё обижало.

— Какое сволочьё?

— Сволочьё голопузое… Людиижи-лютишки…

— Где же вы теперь живете?

— Там, — Лукреций мотнул головой в сторону леса, где между деревьями Анатолий заметил другую косматую фигуру.

— Но ведь зима идет.

— А лушак с Лушкой завтра заснет, до весны.

— Пойдемте домой, Лукреций Лукьянович, — потянулся к нему Анатолий. Но лушак одним огромным прыжком перемахнул через кучу мусора и обнялся с другой косматой фигурой. Анатолий видел, как в сумерках между деревьями движутся в обнимку два светящихся облика, и у них вместо шерсти лучи.

Дьякон шепнул Аверьяну, что Безглазый в церкви. Обедня близилась к концу. Аверьян давал причастившимся целовать крест. К исповеди Безглазый опоздал и теперь стоял в стороне. Аверьян услышал, как Безглазый бормочет свое привычное: «Козел… Козел…»

Это слово он то бормотал, то выкрикивал, сидя в подземном переходе на Пушкинской. Странное дело: в ответ на этот выкрик чуть ли не каждый прохожий бросал ему деньги, как правило, крупные купюры, иногда даже доллары. Безглазый был преуспевающим нищим. Утром его привозила, а вечером увозила иномарка, водитель которой служил Безглазому поводырем. И в церковь Безглазый приехал на этой иномарке. Одет он был отнюдь не в лохмотья: потертый, но когда-то элегантный серый двубортный пиджак, темно-синие брюки. Правда, на пиджаке не хватало пуговицы, а брюки были, похоже, от другого костюма. Глазницы Безглазого были завязаны черным платком, как будто он собирался играть в жмурки.

Когда литургия кончилась, Аверьян подошел к Безглазому и сказал:

— Ну, здравствуй, Вавила.

Нищий приметно вздрогнул. Он был высокого роста, могучего телосложения, с белокурой растрепанной бородой, настоящий русский богатырь.

— Ты что, Аверьян? — спросил он.

— Аверьян. Я узнал тебя в подземном переходе и потому велел тебе прийти.

— Кто же я такой, по-твоему?

— Ты Вавила Стрельцов, лауреат премии Ленинского комсомола за исследовательскую работу в области счетно-решающих устройств.

Нищий потупился, как если бы у него были глаза.

— Что ты хочешь от меня услышать? — буркнул он.

— Все, что ты хочешь мне сказать.

— Козел! Козел! Козел! — крикнул Безглазый на всю церковь. Аверьян промолчал. Нищий тяжело опустился на ступеньку алтаря и заговорил. Сначала он, как заклинание, бормотал все то же: «Козел… Козел… козлы», потом его речь постепенно обрела последовательность и логичность, выдающую интеллигента, хотя и в первом поколении.

— Подошел девяносто второй год, понимаешь. И я увидел, как кое-кто из наших разбогател. В первую очередь, Адик, завлаб. Виллу себе отгрохал, трехэтажную за каменной стеной. Вдоль стены газон и дорожный знак:

«Объезд». Как будто дача правительственная. Это меня особенно поразило. Виллу эту называли у нас Адик-хаус. Пригласил он меня однажды к себе, выпили мы с ним виски, я не удержался и спросил, откуда, мол, у тебя это всё. А он мне ответил, где ты, дескать, был, когда деньги раздавали. Всем и каждому Кто раздавал? Да КПСС, говорит. Руководство испугалось, что на деньги наложат арест и раздавало их своим. Я на эти деньги купил партию компьютеров, продал раз, продал другой, остальное сам видишь. А почему мне никто ничего не дал? — спрашиваю. Хочешь, я тебе дам, говорит. Конечно, у меня тоже отчетность, и дам я тебе под залог твоей квартиры, все равно, приватизирована она или нет. Квартира у тебя лауреатская, трехкомнатная, Ая возражать не будет, она у тебя умная (Ая значит Аэлита, наша лаборантка, я на ней только что женился). Да ты не бойся: залог — пустая формальность. Ты раз в десять больше денег выручишь. Лиха беда начало. Сам не заметишь, как такую же виллу себе построишь, а хочешь, я тебе эту продам, себе я только что особнячок во Флориде купил. Взял я деньги, приобрел компьютеры, а их не берет никто. Я туда, я сюда, еле-еле за одну десятую цены реализовал. Квартира моя отошла, естественно, Адику. Ая моментально со мной развелась. Кто с бомжем жить будет? Зарплату платить перестали, потом и мою штатную единицу сократили. Год работу себе искал, ночевал на вокзале, потом пошел туда же, в Адик-хаус. Адик взял меня к себе охранником, выдали мне автомат и стал я в будке у ворот сидеть. Тут я мою Аю снова увидел. Она за Адика замуж выйти успела, ходила мимо меня, не замечала, а когда Адик надолго уезжал, на ночь брала меня к себе в постель. Адик-то постарше меня был. Но самое интересное происходило, когда Адик возвращался. На иномарках съезжались гости. Адик мне строго-настрого приказывал ворота закрыть, никого в дом не впускать и самому не входить. Ставни закрывали, свет вроде бы даже гасили. Сначала доносились оттуда советские песни. Обязательно пели: «Дети разных народов, мы мечтою о мире живем». Потом замолкало все, только что-то красное вспыхивало. Я однажды даже вызвал пожарников. Адик вышел к ним, денег сунул, а меня едва не уволил. Когда окна потом открывали, запахом до ворот тянуло. Непонятно чем пахло. Я думал, токсикоманы там, что ли, собираются, но запах-то уж больно мерзкий. Однажды заполночь все разъехались, Адик тоже уехал. Я вижу, в окне все еще что-то красное вспыхивает, как молния. Любопытно мне стало. Думаю, пойду, взгляну, забыли, может быть, какую-нибудь технику отключить, чего доброго, загорится или взорвется. Вхожу в зал, а посреди зала черная кафедра стоит, а за кафедрой сидит он, козел. Борода у него козлиная, два рога на шее, один на лбу, он-то и вспыхивает. Я спрашиваю: «Ты кто такой?» А он: «Сам. Не видишь что ли?» «Ты что здесь делаешь?» «Тебя жду». «Зачем я тебе?» «Денег тебе дать хочу». «Откуда у тебя деньги?» «Все деньги мои. Твоему хозяину я денег дал, пусть он не тремтит: КПСС, КПСС. Без меня ни у кого денег не бывает». «Что ж, дай денег и мне», — говорю. «Изволь, только сперва распишись». «А где перо?» «Сунь руку под плинтус». Сунул я руку, там щель оказалась, и вынул я из щели нож. А козел блеет: «Вот оно, перышко. Обмакнешь его в кровь твоего хозяина, и будет расписка». «А в чью кровь он обмакивал?» «Мало ли в чью. Сговорились мы с ним, когда одна женщина аборт от него сделала». «Ну, обмакну я перышко в его кровь, дальше что?» «Женишься снова на своей Ае, все твое будет». «Так ведь его найдут, меня посадят или расстреляют». «Ничего тебе не будет, ты охранник Ая милицию вызовет, и они протокол составят: заказное убийство». «Но ведь он тебе продался». «Вот именно, что хочу с ним, то и сделаю». «А со мной что будет?» «Хуже, чем сейчас, тебе не будет. Только не забудь перышко под плинтус положить». И пропал, как сквозь землю провалился. Думаю, ну, погоди ты, козел. А тут Адик в зал входит и кричит: «Ты что здесь делаешь, козел?» Я его ножом и саданул. Захрипел он, но тотчас же хрипеть перестал. Сунул я нож под плинтус и в Айну комнату пошел. «Только что, — говорю, — твоего зарезал», а она только смеется и обнимает меня. Прообнимались до рассвета. Утром звонит она в милицию, а мне все равно и даже интересно, что со мной дальше будет. Приехала милиция, открыл я ворота, повела Ая их в залу, там Адик зарезанный лежит. Окно открыто. Ая говорит: сигнализацию он сам отключил и, видимо, включить забыл. Составили они протокол: заказное убийство. А меня как подмывает, я и спрашиваю: «А не думаете ли вы, граждане начальники, что это я его убил?» Они только смеются угодливо: «Ты что, ножом его резать стал бы? У тебя вон автомат неразряженный. Ты же охранник. Он тебе деньги платил побольше, чем нам платят. На оружие разрешение есть?» Разрешение было, они уехали, а дело вскоре закрыли за отсутствием улик.