Джун Зингер - Секс пополудни

Погрузившись в мечты, она стояла у окна своей спальни и бессознательно смотрела, как занимается зимнее утро.

Она узнала о его присутствии по дыханию у ее затылка и почувствовала, как его разгоряченное тело прижимается к ней.

Она несколько мгновений не двигалась, едва дыша и чувствуя, как по ее телу проходит знакомая и желанная дрожь. Затем он повернул ее к себе и наклонился к ней. Она провела губами по его губам и лицу, погладила его волосы, желая обнять его всего. Того же хотел и он. Они исполняли ритуал: он гладил ее, она ласкала его. Это из века в век делают все любящие, удивляясь новизне и желанности ощущений. Когда желание стало неодолимым, он понес ее к кровати.

Когда он вышел, она расслабленно лежала в постели, погрузившись в блаженную дремоту, наступившую после бешенного взрыва наслаждения. Такие ощущения она испытывала и раньше, но только после близости с ним, близости, озаренной дневным светом, она поняла, что имела в виду ее мать, когда говорила о золотом даре, о минутах, похищенных у вечности…

Она пошевелилась, подняла веки и поняла, что лежит не в своей большой бархатной кровати с кружевными подушками, атласными простынями и пуховым одеялом. Нет, она лежит в какой-то другой кровати и со всех сторон опутана тонкими трубочками. Она поняла, что с ней что-то случилось, что она находится в больнице, а может быть, и при смерти…

— О, Господи! Не сейчас! Я не готова к смерти! — закричала она.

Да, в первый раз случилось так, что жизнь показалась ей невероятно милой, и она была не готова — ни она, ни он.

И затем она опять тихо взмолилась:

— Пожалуйста, Господи, не надо, не сейчас…

Она почувствовала холодную руку на лбу и как сквозь туман увидела людей — медсестер и врачей в белых халатах, двигавшихся и разговаривавших друг с другом.

«Они так заняты, а я так устала…»

— Где я? — спросила она сестру, которая начала прилаживать какое-то приспособление.

Молодая женщина приветливо ей улыбнулась:

— Не беспокойтесь, с вами все будет хорошо.

— В какой я больнице? — продолжала она.

— В Седерс-Синае.

— Разве? Не может быть!

— Но почему? — спросила сестра с улыбкой.

— Потому что я навещала здесь друзей и всегда был какой-нибудь вид…

«Может быть, только из лучших комнат Седерса, открывался вид на красивые голливудские горы, — подумалось ей. — Но разве она — не его жена? И лежит не в одной из лучших комнат? «Люкс» на восьмом этаже…»

— Но здесь ничего не видно, — воскликнула она по-детски. — В этой комнате нет окон.

— Это потому, что вы — в ОИТ. Но, должно быть, скоро у вас будет очень хорошая комната с самым лучшим видом.

ОИТ! Отделение интенсивной терапии! Ну конечно! Куда же еще могли ее поместить. Ее предупреждали, да-да, ее предупреждали, что ее положение опасно, и она пошла на это, но не безрассудно. Это был обдуманный риск. Это для него.

— Какой сегодня день? — спросила она.

— Сегодня среда, четырнадцатое, день святого Валентина. Может быть, вам сегодня что-нибудь подарят. Правда, будет здорово?

— Сегодня — точно — Валентинов день?

— Да, точно.

— Сегодня особенный день, — сказала она сестре.

— Конечно.

Но сестра едва ли поняла ее. Она не знала, конечно, что это большой день. В этот день ОН перешел важную черту, черту, которая отделяла просто миллионера от миллиардера. И хотя она могла бы получить сегодня подарок, он говорил ей об этом, а в отличие от нее он никогда не лгал, она знала, что теперь от него больше не будет подарков. Как только он узнает, что она в больнице — и почему, он ее не простит. И конечно, его подарок не имеет такого большого значения, дело было в ее подарке для него.

— Не надо ему говорить, что я здесь, — прошептала она. — Он очень рассердится.

— Нет, — ответила сестра. — Никто на вас не рассердится.

— Нет, рассердится. И он имеет на это право.

На самом деле она никогда не видела, чтобы он сердился. По крайней мере, на нее. Но на этот раз по-другому быть уже не может. Теперь он придет в ярость и проклянет ее навечно… Как Хэтчиф проклял Кэти.

— Мы должны знать, кто ваш доктор, — сказала сестра, наклоняясь к ней. — Это очень важно. Мы его вызовем сюда, и все будет хорошо.

— Нет, он рассердится. Кто привез меня сюда?

— Точно не знаю, но говорили, что ваш домохозяин.

— Хорошо, — сказала она с облегчением. — Я не хотела бы, чтобы его беспокоили. Сегодня у него слишком важный день. Не надо его беспокоить.

— Вы не хотите беспокоить вашего доктора? Поверьте мне, он сам бы хотел, чтобы его вызвали, и он, конечно, не рассердится, я вам обещаю.

— Нет, не доктора! Хэтчифа! — Она дернулась в волнении.

«Она не понимает, надо, чтобы она поняла».

— Не надо беспокоить Хэтчифа! Он рассердится! И он проклянет меня! Он бросится на кровать и будет горько плакать. А потом проклянет меня навечно. Он скажет: «Катарина Эрнтшоу, пусть твоя душа никогда не найдет покоя, пока я жив. Потому что ты — моя душа, а я не могу жить без своей души».

— Нет, дорогая, никто вас проклинать не будет. Закройте глаза и постарайтесь немного отдохнуть, ладно? — Сестра вздохнула и погладила ее по руке.

Она послушно закрыла глаза — их было трудно держать открытыми. Трудно было даже говорить…

Она услышала, как мужской голос спрашивал у сестры:

— Она сказала вам имя своего врача?

«Нет! Нет! Я не могу никому об этом сказать! Это секрет!»

— Боюсь, что нет, доктор. Она бредит. Она говорит, что какой-то Хэтчиф на нее очень рассердится, что он ее проклянет, что он бросится на кровать и скажет: «Катарина Эрнтшоу, я проклинаю тебя навечно». Но разве ее так зовут, доктор Хейл?

— Едва ли. — Голос был сухим и в то же время печальным. — Хэтчиф и Катарина Эрнтшоу — это герои романа о трагической любви, мисс Петерс.

— Но, доктор, значит, она думает, что она — Кэти?

— Да… Но это не необычно в ее положении, когда теряется чувство реальности.

— Ах, доктор, сможем ли мы!.. — Слова застряли в горле девушки.

— Может быть… Если мы найдем ее врача. Если мы вовремя сможем выяснить, с чего, черт возьми, все это у нее началось… Проклятье! Я не могу поверить, что доставленная сюда в таком положении чертовски богатая женщина не имеет доктора или его никто не знает. Может ли такое быть?

И тут она услышала, как другой человек, тоже врач, сказал: