Карл-Иоганн Вальгрен - КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН

— Как тебе удалось… — Он не закончил вопроса — у него перехватило дыхание.

— Кое-какие знания о связующих… Надо знать, какие масла использовал тот или иной мастер — холодного отжима, горячего отжима, отбелённые, очищенные, кипячёные, сгущённые… Любой более или менее талантливый идиот может скопировать мотив, а вот правильный свет найти трудно…

На одной из работ, почти миниатюре, была изображена мартышка с каким-то врождённым уродством — у Эренштраля определённо была слабость к тератологии [165]. Другая — вариант портрета охотника, того самого, с которого он начал, но в большем формате и с более тёмным задним планом. В этой работе ясно читалось влияние учителя Эренштраля Пьетро да Кортона. Третье полотно, среднего размера, с искусно вплетёнными аллегорическими мотивами, изображало чернокожего всадника на белом коне.

— Он похож на рядового Джесси Вильсона… — Георг от удивления прикусил губу, — какое странное совпадение.

— Если посмотришь внимательней, он похож на Морица. Хороший портрет без модели написать невозможно. Знаешь, мне кажется, ты неравнодушен к каким-то чертам в человеке, а цвет кожи значения не имеет.

Георг осторожно дотронулся до портрета и тут же отдёрнул руку, словно испугался повредить бесценное произведение искусства.

— Я написал его на старом дереве, — задумчиво сказал Виктор. — Загрунтовал трубочной глиной и казеином. Связующее вещество — желток с древесным соком инжира. Глянцевые краски — насыщенные воском клей и щёлочь… Первый грунт тёмно-зелёный, а телесный цвет получился из смеси свинцовых белил и охры. Посмотри, самые глубокие тени лежат по краям, поэтому грунт просвечивает и создаётся впечатление трёхмерности. Брови, зрачки, морщинки — caput mortuum [166], причём только в поверхностном слое. Одежда написана раньше тела, ради глубины. Особенно я доволен восковкой. Кожа на углах настоящая, семнадцатого века, гвозди тоже. Беда только в том, что эту картину за Эренштраля не продашь.

— Почему?

Вид у Виктора был, как у нашкодившего школьника.

— Я чересчур увлёкся работой, если можно так сказать. Вдруг сообразил, что ушёл далековато от Эренштраля…

— Кто же мог бы это написать?

— Со всей скромностью… обрати внимание на шкалу серого, на светотень… может быть, Караваджо? Я уже думал об этом — нет, это не Караваджо, это я сам.

Вскоре произошло событие, немало повлиявшее на их будущее. Некий доктор Рюландер из Государственной антикварной комиссии попросил Виктора к нему зайти. По телефону он предупредил, что дело весьма и весьма необычное и разговор возможен только с глазу на глаз.

Виктор, не откладывая, взял такси и поехал в контору Рюландера в Васастане. Он догадывался, о чём пойдёт речь. Фамилия Рюландера была ему известна — тот возглавлял группу экспертов, получивших задание разработать новые методы выявления фальшивок.

— Хочу, чтобы вы посмотрели на картину, приписываемую Рубенсу, — сказал Рюландер, пока они, стоя на улице, ждали его персональную машину с личным шофёром. — Некий зарубежный эксперт утверждает, что это подделка, но я не так уверен. Полотно находится в государственном владении с восемнадцатого века, и никто никогда никаких сомнений не высказывал.

Они поехали куда-то на запад — как догадался Виктор, адрес был засекречен.

— Вы оказались правы, Кунцельманн, насчёт подделки Пило в Копенгагене. И Хольмстрём рассказывал мне историю с Менделем — как вы отсоветовали ему покупать картину. Надеюсь, ваш критический взгляд поможет нам и в этом случае.

Водитель свернул в какую-то промышленную зону в северном пригороде Стокгольма. В двух подземных этажах хранились самые драгоценные национальные сокровища.

— Речь идёт о небольшой работе, — сказал Рюландер, пока они шли по асфальтированному двору. — Было бы интересно услышать ещё одно мнение, прежде чем мы приступим к химическому анализу.

Он показал пропуск, и они спустились на лифте в подвальное помещение. Картины хранились в пожаробезопасных подземных запасниках, специально выстроенных для тех произведений искусства, которые по каким-то причинам не выставлены в музеях. Отличный случай узнать, как работает Рюландер и его компания, подумал Виктор.

В хранилище, где была к тому же хорошо оборудованная мастерская, их уже ожидала группа экспертов. Ему показали Рубенса, чья подлинность была под вопросом — довольно банальный натюрморт, хотя возраст никаких сомнений не вызывал.

— Какие пробы уже сделаны? — спросил Рюландер.

— Пока ничего особенного, — сказал один из реставраторов. — Рентген подмалёвка… Как будто всё в порядке.

— А пробы на возраст?

— Нам не хочется трогать краску на работе, которую мы считаем подлинной.

Здесь же присутствовал и независимый эксперт из Голландии, облачённый в лабораторный халат. Он по-немецки изложил свои соображения. У голландца вызывал сомнения стиль, использование пергаментного клея и промежуточного лака.

— Это мне ни о чём не говорит, — сказал Рюландер.

— А должно бы, — возразил голландец, — потому что здесь поверхностный слой — сандарак [167], а Рубенс его избегал.

— А рама из какого дерева?

— Красное дерево. Это ещё одна проблема. Рубенс использовал обычно розовый бук или дуб. Он не особенно доверял колониальным породам.

Пожилой реставратор, чьё имя Виктор не расслышал, перенёс картину на рабочий стол и включил лабораторную лампу.

— Браковать они мастера, — произнёс он сварливо. — Несколько лет назад они чуть не зарезали нам ещё одну работу Рубенса. Подозревали фальшивку той же эпохи. Химическое исследование показало, что это подлинник, но мы лишились почти десяти квадратных сантиметров холста… Очень уж не хочется повторять ошибку. Пожалуйста, подойдите поближе, Кунцельманн. Нам нужен ваш голос в хоре.

Виктор не стал долго рассматривать картину — он уже знал, что скажет.

— Я займу промежуточную позицию. Не буду вдаваться ни в ту, ни в другую крайность, — сказал он. — Картина может оказаться подлинной, но может быть и ловкой подделкой, если это слово вообще применимо к тому времени. Возможно, она написана небезызвестным Яном Питерсом. Меня не удивит, что работа написана в Антверпене по заказу одного английского дельца. Господам, разумеется, известно про английских торговцев картинами, которые в семнадцатом веке заказывали в голландских мастерских подделки. Если вам кажется варварством брать пробы красок и смол, предлагаю послать детальные фотографии в институт Курто, у них большой опыт по этой части.

Так и поступили. Через месяц из Лондона пришёл сертификат, подтверждающий точку зрения голландца: с девяностопроцентной уверенностью речь идёт о подделке Рубенса, выполненной второразрядным фламандским художником по заказу известного проходимца Готфрида Келльнера.