Карл-Иоганн Вальгрен - КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН

Он снял кроссовки «Конверс» и начал сильно массировать правый голеностоп.

— Ты когда-нибудь замечал, Йокке… самые крупные деятели в отрасли… Шерман, Вайсе, Ашберг… они все евреи!

— Ты что, подался в антисемиты на старости лет?

— Я просто констатирую, что у евреев гениальный нюх на эту комбинацию — деньги и клубничка… о дьявол, как болит нога! Мой врач утверждает, это потому, что у меня неверно поставлен свинг в гольфе. Ты слышал когда-нибудь что-то подобное? Неверно поставлен свинг!

— Звучит вполне антисемитски, если хочешь знать моё мнение…

— Дорогой Иоаким… Я голосую за левых. Мне нравится эта страна, мне нравится система, я охотно плачу наши запредельные налоги… но годы в отрасли научили меня ненависти к политкорректности… где есть политкорректность, там нет телевидения… Слушай, ты зачем пришёл? Евреев защищать?

— Ты написал, что у тебя есть для меня работа.

Андерс соорудил горестную гримасу:

— Честно говоря, я не думаю, что ты именно тот человек, который нам нужен…

— Но у меня на автоответчике…

— Уже нет! Мы работаем под прессом, Йокке… Мы сейчас наняли людей, пробили стену… отрасль трясёт. — Андерс угрожающе помахал ингалятором, очевидно, чтобы сделать образ трясущейся отрасли более доходчивым. — У меня астма развилась от всех этих стрессов. Нет ни малейшей свободы манёвра, даже смешно… Если мы не введём пару новых форматов, ничего хорошего нас не ждёт…

— У меня полный пролёт, Андерс. И у меня было ощущение, что…

— Sorry. Ты умный парень. Но в нашем деле погибнешь. Для твоего же блага, Иоаким, я вынужден тебе отказать.

В конференц-зале клонированные секретарши собрались вместе, чтобы продемонстрировать свою неотразимую женственность пожилым дядькам, одетым как подростки. Иоакиму вдруг стало очень грустно, что ему никогда не представится возможность узнать их поближе.

— Я мог бы помочь тебе быстро заработать… — вдруг сказал Андерс. — Ты ещё не продал свой дом на Готланде?

— А что?

— Не мог бы ты его сдать на пару недель? Тебе хорошо заплатят, куда лучше, чем через бюро. Очень хорошо заплатят!

— А зачем им мой дом?

— Киносъёмка. Один мой знакомый ищет экзотическую натуру. Я мог бы направить его к тебе.

— Ничего противозаконного?

— С чего ты взял? Он снимает фильм, и ему нужна подходящая натура. Вот и всё. Я позвоню тебе на неделе. Держись…

В самом начале восьмого Сесилия вышла из конторы. Она осторожно огляделась по сторонам, словно почувствовала слежку. В дождевике, яхтсменских башмаках и забавной зюйдвестке она напомнила Иоакиму ночного сторожа на парковке. Она глянула на часы и прогулочным шагом двинулась вверх но Уденгатан. Он пошёл за ней. держась поближе к парку Васа, чтобы в случае чего успеть туда юркнуть. Как в кино, подумал он.

Жалкий тип, — весомо произнёс внутренний голос, — ну и трус! Ты не стоишь даже тени этой женщины! Иди домой и ляг… пора начать жить по-человечески!

Она остановилась у ресторана «Васахоф» и зашла купить сигарет. Этот ресторан… когда-то здесь разыгрывался символический пролог их любви, за тарелкой с омаром и устрицами и бутылкой шампанского (Альфред Гратьен, Брют Миллесме 1997, 1200 крон за бутылку)… А здесь, под дождём, качество жизни всё ухудшалось. В это время года у него всегда появлялась мысль — не эмигрировать ли куда-нибудь в тёплые края? Но сейчас эта тяга была заметно слабее, чем обычно: ни мокрые носки, ни всё ухудшающееся настроение, ни сгущающаяся над городом тьма — всё это было неважно по сравнению с женщиной, вышедшей из ресторана с сигаретой «Мальборо» в углу рта и без малейших сомнений, чуть ли не прыжками, изящными, впрочем, как у газели, взявшей курс на Уденплан. Ради Сесилии, подумал Иоаким, он согласился бы и на ещё более мерзкий климат, на ещё более непроглядную тьму, ещё более пронизывающий ветер… он согласился бы на жизнь у ещё более холодного моря, лишь бы чувствовать её тело рядом со своим.

Они миновали рощу у Обсерватории и Высшую торговую школу. Дождь всё усиливался. Мрачные пешеходы горбились под зонтиками, обмениваясь мёртвыми взглядами в свете уличных фонарей.

Как же ты мог так низко пасть, это просто невероятно… ты не можешь даже набраться мужества и посмотреть ей в глаза… вместо этого ты тащишься за ней, как третьеразрядный сталкер… просто блевать хочется.

Но на этот раз внутренний голос, подавляемый неукротимым либидо и осознанием важности предприятия, звучал не так уверенно, как обычно. Вся энергия Иоакима уходила на то, чтобы не быть обнаруженным. Он прятался за случайными прохожими, следил за сигналами светофоров и огибая гигантские лужи… и проклинал себя, что не догадался взять дождевик или хотя бы непромокаемые башмаки. На невидимом поводке он следовал за своей судьбой… а судьба его шла и шла впереди, на первый взгляд без всякой разумной цели и перспективы. За недостатком драматизма в погоне мысли скользили по обледенелым скатам сознания… вот сейчас он вспомнил про дом на Готланде.

Что там происходит? Экзотический фильм в экзотическом месте? Что бы это могло значить на новоязе Андерса Сервина?

До самого последнего времени он был уверен, что там снимается какое-то документальное мыло. Скорее всего, с эротическим подтекстом. На это указывало всё… почти всё… во всяком случае, не так уж мало. Кинокомпания «Роллер Коустер фильм» работала в его доме уже десять дней, и если он правильно понял, сейчас они доснимали недостающие кадры. То же самое говорил неделю назад и Андерс Сервин, когда Иоаким пытался выжать из него хоть какую-то информацию в связи с вручением очень уместного чека на двадцать тысяч крон.

— Расслабься, Йокке, — сказал Андерс, — речь идёт о профессионалах. Я не знаю точно, чем они там занимаются но беспокоиться не о чем. Какой-то реалити-эксперимент — я так думаю. Вот-вот закончат. У тебя же нет там соседей? Или как?

Иоаким так и не понял, какое отношение имеет ко всему этому наличие или отсутствие соседей, но при его хроническом безденежье в сочетании с желанием жить, как директор «Скандии», двадцать тысяч были весьма и весьма желанны. Поэтому он и не стал продолжать расспросы, а подписал путано сформулированный контракт, дававший кинокомпании «Роллер Коустер фильм» право без всяких условий и без помех использовать его дом для интерьерных и экстерьерных съёмок четыре недели в ноябре, а если понадобится, ещё одну неделю в любое время. Название компании прожёвывалось с трудом, и Иоаким воздержался от поисков загадочной киностудии в «Google»… скорее всего, по причинам, тесно связанным с его давно уже ставшей притчей во языцех двойной моралью.

— So what, — сказал он вслух самому себе, когда Сесилия свернула на Кунгсгатан и направилась к Стуреплану. — Можете снимать что хотите, эротику-хренотику, какое мне дело? Только сделайте перерыв на приезд моей чопорной сестрицы, вот и всё…