Карл-Иоганн Вальгрен - КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН

Несколько недель спустя в Пеликаний переулок без предупреждения явился Фабиан Ульссон. Виктор и Туглас работали в мастерской — в фартуках и респираторах. Они, вооружившись лупами, изучали повреждённое полотно.

— У меня есть кое-что для вас, — сказал он, показав глазами на пакет под мышкой. — Если, конечно, господа эксперты найдут для меня немного времени…

Это была сильно повреждённая, с изменёнными цветами, картина Чиллиана Цолля [107]. Девушка собирает цветы на обочине. Она хранилась на каком-то складе несколько десятилетий. Фабиан купил её за бесценок.

— Чтобы спасти картину, надо снимать лак вплоть до красочного слоя, — озабоченно сказал Туглас, — не уверен, что это получится.

— Я бы предложил промыть и расчистить, насколько удастся, — покачал головой Виктор. — Если мы не уберём старый лак, проблемы рано или поздно возникнут опять.

— Я бы не стал рисковать. Растворитель обязательно заденет и краски…

— Ну и что? Это даст нам возможность восстановить их былое великолепие…

Оба прекрасно знали, на какой риск им придётся идти. Полная регенерация всегда опасна. Стоит чуть-чуть перемочить лак спиртом, как начинает расползаться лессировка.

— И как бы ты поступил, Виктор?

— Начнём с рентгена — надо посмотреть, устойчив ли подмалёвок. Если да, попробуем очищающую пасту или компресс. Посмотрим, что это даст…

— Неправильно. Надо размягчить лак парами спирта, только как…

— И как?

— Надо что-то придумать. Какой-нибудь герметичный ящик… тогда лак, может быть, вновь станет гомогенным. А может быть, нагреть спирт в отдельном сосуде, сделать отводную трубку и подвести пары прямо к поверхности… Здесь придётся импровизировать.

Фабиан не мешал их сугубо профессиональному разговору. Сначала он листал первый попавшийся альбом, потом начал рассматривать подлежащие реставрации картины, стоящие на полу в подрамниках. Виктор прервал дискуссию и подошёл к нему:

— Я не уверен… гарантировать результат мы не можем.

— Неважно. Мне просто захотелось с тобой увидеться, вот я и выдумал предлог. Возможно, не самый дешёвый, но и не без фантазии.

Он улыбнулся совершенно по-детски и осмотрел Виктора с ног до головы.

— Позволь пригласить тебя на ужин. Что скажешь насчёт воскресенья? В то же время, в том же месте… Мы так и не успели наговориться вдоволь.

Виктор ничего не понял. Неожиданный визит Фабиана его не насторожил, он ничего не заподозрил, но, когда он явился в назначенное время на Сибеллегатан, обнаружил, что ни Асты, ни Эрики нет.

— Они не смогли, — извиняющимся тоном произнёс Фабиан. — Эрика в лагере верховой езды, а Аста дома, оплакивает горькую судьбу женщин в мире искусства. Ты же её знаешь: если она заводится, отвлечь невозможно. Но повар на месте. И служанка тоже.

Они сели за стол.

— И как дела с Чиллианом Цоллем? — спросил Фабиан, когда принесли закуски.

— Боюсь, нарушение цвета ухудшится со временем. Мы не решаемся промыть лак — слишком велик риск повредить красочный слой.

— Шведский национальный романтизм, честно говоря, меня не особенно трогает. Цорн, Юзефссон… все эти мачо-авантюристы… Вся эпоха пропитана самодовольством, этаким затхлым мужским духом… начинаешь мечтать о новом матриархате в искусстве…

— Будем выдвигать Ханну Паули за счёт Карла Ларссона?

— Или Ульрику Паш за счёт Элиаса Мартина. Или почему не Мариетту Робусти за счёт папаши Тинторетто…

На закуску было подана тарелка с устрицами, креветками и омаром, сопровождаемая шабли в невесомых хрустальных бокалах. Они принялись за еду. Разговор зашёл об Асте.

— Ты, конечно, знаешь о её маленьких слабостях? — спросил Фабиан.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, когда она внезапно исчезает, иногда на несколько недель, и найти её невозможно.

— Думаю, пишет — я так понял с её слов. Живопись требует одиночества.

— Она пишет и принимает наркотики.

Виктор не понял. Он просто не знал, о чём идёт речь. Он некоторое время изучал столовое серебро с замысловатой монограммой Ульссонов.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — сказал он наконец.

— Это её мир. Чтобы писать, она принимает прелюдии. И пишет, чтобы оправдать прелюдии. Это продолжается уже несколько лет. Родные в отчаянии. Как ты знаешь, она порвала с семьёй.

— Я думал, какие-то личные причины…

— Это и есть личные причины… Они грозились направить её на принудительное лечение. Она с ними порвала ради наркотиков.

Фабиан повернулся к служанке, застывшей у двери в ожидании распоряжений.

— Как только подашь кофе и десерт, можешь быть свободной.

— Спасибо, господин.

— На комоде в прихожей лежат два билета в кино на сегодняшний вечер. Они твои, я не пойду…

— Огромное спасибо, господин.

— О чём мы говорили?.. Да, не так уж много знаем мы о своих друзьях. Недавно я прогуливался в твоём районе… там есть такое маленькое заведение, на Норрландсгатан… Говорят, только что открылось, и, если я понял правильно, там собираются только мужчины.

Он замолчал и вытер рот салфеткой.

— Не знаю, может, мне показалось… но я видел, как ты туда проскользнул… или, во всяком случае, кто-то очень похожий на тебя. Около десяти вечера.

— Если это и был я…

— …то это уже не секрет! — Фабиан просиял. — О, сейчас принесут главное блюдо. Дичь из Финляндии. Мама каждую неделю присылает. А вино — «Шпетбургундер». Я выбрал его ради тебя, sehr angenehme Auslese [108], лучшее из достижений немецкого виноделия.

В полдевятого служанка ушла, а вслед за ней и повар.

Они перешли в салон. Фабиан поставил пластинку, и комнату наполнил тенор Юсси Бьорлинга.

— Мой отец, лесной барон, — горячий поклонник господина Бьорлинга. Был период, когда он регулярно приглашал его на охоту под Карлебю… мне врезалось в память, как они выбежали из сауны рука об руку и начали блевать в прорубь… Известный тенор и неотёсанный лесоторговец.

Фабиан закрыл глаза, слегка покачиваясь в такт музыке.

— Каково это всё было видеть маме… Честно говоря, я до сих пор не могу понять, что она в нём нашла. По-видимому, это известный парадокс: грубость и утончённость борются за господство в одном и том же человеке… Человек, который может весь вечер надираться в сауне, а потом плакать перед патефоном, когда Юсси поёт « Si pel ciel marmoreo giurо » [109].

Он снова прикрыл глаза.

— Нельзя доверять внешности… Ты иностранец. Виктор, ты видишь финна, потом видишь шведа и думаешь: «Ну, это примерно одно и то же». Но это не так. Финны — это вещь в себе… мы зажаты между Россией и Балтикой… Или Аста. Ты думаешь, что она пишет картины, а она запирается со шприцами и таблетками.

— Я даже представить себе не мог… А что мы можем сделать?

— Перестать смотреть на поверхность. Заглядывать внутрь.