Карл-Иоганн Вальгрен - КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН

Виктор вспомнил, что перед самым отъездом он читал статью в «Дагенс нюхетер» — некий полемист по имени Шёден утверждал, что гомосексуальность — серьёзная молодёжная проблема. Он писал что-то о тайных масонских гомосексуальных ложах… И потом этот процесс Кейни [115]… он продолжался чуть ли не год, даже королевская семья была затронута. На первый взгляд речь шла о справедливой борьбе против правовой коррупции, но на самом деле это была типичная охота на ведьм — на гомосексуалов.

— Думаю, надо ждать похолодания, — сказал Нильс. — И если верить слухам, в Швеции скоро будет то же самое…

Вернувшись в Стокгольм, Виктор чувствовал себя совершенно обновлённым. Активист Мёллер пробудил в нём волю к борьбе. Он должен, он просто обязан выиграть битву за Фабиана. Свадьбе нужно помешать любой ценой. Это его долг любви, моральный императив, которому он не может не последовать.

Он нашёл Фабиана в квартире на Сибиллегатан. Тот сидел в бильярдной, глаза его были заплаканы.

— Аста… — сказал он.

— Что случилось?

— Она в больнице…

Занятые своими чувствами, они не замечали, что происходит с Астой. Пока Виктор был в Копенгагене, Фабиан зашёл к ней как к подруге детства — посоветоваться, что делать дальше. Он нашёл Асту в постели, без сознания, рядом лежал окровавленный шприц. Он затащил её в ванну. Холодная вода привела её в чувство… Фабиан смутно догадывался, что, если бы доза была чуть побольше или он пришёл бы на полчаса позже, он не застал бы её в живых. В квартире почти не было мебели, всё было заложено в ломбарде или продано сомнительным скупщикам в Кларе. До Фабиана доходили слухи, что её видели среди проституток у Центрального вокзала, но она с гневом это отрицала. Он на всякий случай позвонил в неотложку, и её забрали в больницу.

— Что мы можем сделать?

— Ничего. О ней позаботится семья. Квартира пуста, контракт аннулирован. Вещи сданы на фирму, через пару недель они всё отвезут.

— Куда? Я ничего не понимаю…

— Я вчера говорил с её отцом. Они положат её на принудительное лечение в Финляндии. В худшем случае её могут признать недееспособной.

— Это отвратительно…

— Чепуха. Отвратительно то, что она погибнет, если никто не вмешается.

Фабиан встал и подошёл к окну.

— Готов второй вариант приглашений, — сказал он. — Вчера принесли из типографии, теперь там всё, как хотела Эрика, включая меню. Через неделю приглашения будут отправлены в фирменных конвертах Кройгеров. Обручение в церкви Святого Оскара двадцать восьмого августа. Потом кортеж проедет по городу в каретах, а закончится всё ужином с танцами на Конюшенном дворе. Торт заказан придворному повару.

Виктор молчал. Фабиан выбрал дорогу, и повлиять на его решение Виктор был не в силах.

— Не волнуйся, — сказал Фабиан. — Я поговорю с ней завтра и расскажу всё как есть, и пусть она решает. В конце концов, это же возможно — состоять в браке и встречаться с кем-то ещё. В высшем свете такое бывает. От гомофилии никто ведь не застрахован, не так ли? Такое решение вполне приемлемо.

Он стоял к Виктору спиной, но он видел его отражение в оконном стекле: лицо не выражало ровным счётом ничего, как у древнего старика.

В конце апреля того же года Яан Туглас покинул Швецию. Решение не было неожиданным. Несколько месяцевназад в Эстонии умерла его мать. Единственное, что удерживало его в Стокгольме, — надежда, что она наконец решится к нему переехать. Теперь всё решилось само собой, а с той стороны океана следовали всё более настойчивые предложения. Известная антикварная фирма «Роусвелл и Сакс» с головной конторой в Нью-Йорке уже много лет соблазняла Яана работать на них. Теперь причин для отказа не было, а согласие позволит ему увеличить годовой доход как минимум втрое. Он предложил Виктору возглавить его фирму.

— Кто-то же должен работать и на этих градусах северной широты, — сказал он. — Иначе кто будет отвечать за искалеченных Хиллестрёмов или устанавливать подлинность Ульрики Паш?

Разговор происходил в кабинетике на втором этаже мастерской в Пеликаньем переулке. Они сидели на старом кожаном диване, положив ноги на стол, и попивали чай.

— Часть библиотеки я наверняка увезу, — сказал Туглас, — и кое-какой инструмент тоже. Я уже заказал контейнер в Вертахамн. Всё, что остаётся, — твоё. Я говорил с домовладельцем — он просто перепишет контракт на тебя. Но до отъезда мы должны решить кое-какие бюрократические мелочи.

— Я не уверен, что дело пойдёт. Как-никак, а клиентов сюда привлекало твоё реноме…

— Не надо скромничать, Виктор. Заказы расписаны до Рождества, и, насколько я понимаю, тебя ожидают несколько заказов за границей. Два новых Кройера уже в дороге, и ты, как новый главный эксперт, должен их оценить. Кстати, насчёт этого этюда Пило в Копенгагене — ты был прав. Это подделка. Они взяли пробы красок, часть из них так же современны, как мы с тобой. Вчера пришло письмо с благодарностью выдающемуся шведскому эксперту. Твоя слава растёт и будет расти. — Он отставил стакан с чаем и посмотрел на него очень серьёзно: — Не знаю, чем ты занимался во время войны, Виктор, но что-то подсказывает мне, что ты очень хорошо знаком с фальсификацией…

— Я служил в британском флоте…

— …а потом был в плену. Эту историю я слышал много раз. Ты её и во сне пробормочешь, если понадобится.

— Я стараюсь забыть эти годы…

— Я знаю, Виктор. Это было тяжёлое время для всех, кроме шведов… Кстати, ты видишься ещё со своим финско-шведским миллионером?

— С Фабианом?

— Да…

Виктор не знал, куда клонит Яан, поэтому предпочёл промолчать.

— Я не лезу в твои дела. Люди влюбляются, в кого хотят. Но в таком небольшом городе, как Стокгольм, это может повлечь за собой трудности… И неприятности, а мне бы этого не хотелось. Может, поедешь со мной?

— В Нью-Йорк?

— Это гигантский город, там найдётся место для любого. Там не лезут в дела друг друга, как здесь. Думаю, мне нетрудно будет уговорить нового работодателя, что нам необходим ещё один выдающийся реставратор. Там у тебя будет работа, о которой здесь ты даже мечтать не можешь… Подумай: реставрировать Рембрандта для Гуггенхайма.

Виктор покачал головой.

— Большое спасибо, — сказал он, — но это невозможно. Во всяком случае, сейчас.

— Как хочешь. Но имей в виду — предложение остаётся в силе. Если передумаешь, дай знать.

Он слабо улыбнулся и подлил Виктору чаю. Он знал, думал Виктор, он всё знал с самого начала, но был настолько деликатен, что не сказал ни слова… и, в отличие от всего остального мира, не считает себя вправе осуждать…

Через два дня после этого знаменательного разговора Фабиан исповедался своей невесте. Потом он рассказал Виктору, как всё было. Он пригласил её на прогулку на Юргорден, они пообедали на постоялом дворе Уллы Винблада, и после этого, сидя на скамейке неподалёку от виллы Кройгеров, он признался ей во всём. Фабиан не мог вспомнить, что именно и в каких словах он говорил, но, по-видимому, это не играло никакой роли. Она была совершенно уничтожена.